Материалы к альтернативной биографии

   - Ублюдок! Тебя только могила вылечит! И знаешь, как ты попадёшь в неё? - Прямо из сна! Ты уснёшь и не проснёшься! Это тебе на роду написано! Душа твоя предчувствует: вот отчего твоя бессонница! Судьбы не изменить!

   - Да, это готика.

   Блудливая гадалка вскочила и умчалась, а меня подмяла лихорадка.

   В бред ворвалась Клара с отрядом полицейских.

   Шотландские пираты и итальянские повстанцы попрятались, как последние жуки. Единственный законопослушный человек на этом корабле - Мэри - встала между мной и этой оравой, стойко снося брань своей сводной и с ренессансным остроумием отвечая на вопросы фараонов:

   - Сеньора, правда ли на этом платье (Уликой служил побуревший, зачерствевший, словно перекрахмаленный сарафанчик) - кровь вашей племянницы?

   - Да, не стану возражать.

   - Так значит этот господин действительно ударил ножом ребёнка?

   - Нет, он этого не делал.

   - Почему же вы подтверждаете, что эти пятна - от крови девочки?

   - Потому, что у ребёнка и его отца - единая кровь. Если хотите видеть, откуда она истекла, - вот (Она подняла мою перемотанную клешню), взгляните.

   - Кто его так?

   - Он сам.

   - Но зачем?

   - Джордж, зачем?

   - Святые угодники! (Я не вам) Чья это рука?

   - Твоя. / Ваша.

   - Так что хочу я, то и делаю с ней! Правильно?

   - Да, но того же ли мнения вы о вашей дочери?

   - Мои мнения будут такими, какими угодно мне. Что вам до них за дело?

   - Что вы сделали с ребёнком!?

   - Ничего.

   - Покажите его нам.

   Я кивнул Мэри. Она принесла малышку. Та протянула руки к Кларе, закричала, плача: "Мама! Забери меня!", но мерзавка заявила, что ребёнка подменили. Мэри обругала её; она - захамила в ответ. Ор поднялся такой, что хоть святых выноси, но полиция утратила ко мне профессиональный интерес, развернулась, и приведшей отряд чертовке пришлось улепётывать.

   Успокоить девочку смогла только подоспевшая Джейн.

   Мэри же, сама в слезах, пыталась утешить меня.

   Из небытия восстали слуги, принялись меня перевязывать. Кому-то из них подвернулась под руку твоя фляга, и он влил половину из неё мне в рот, а другую - в дырявую ладонь.

   Боль исчезла моментально. Сначала напрочь отшибло память, потом напал смех, потом я стал читать стихи - всё вперемешку, примерно так: "Пойдёмте, следуйте за мной! Пусть переменятся все сказки! Пусть Ариман воздаст хвалу Творцу! Я - лорд, и у меня жена красотка? Всё это плутни королевы Маб! О чём поют глухие струны? Увы, кому во зло моя любовь? Или от вздохов тонут корабли? Любовь - над бурей поднятый маяк - любовь, которая вращает звёзды! А говорят, что котик мой хромает... Мы - я и Аннабелла Ли, в чьих взорах - свет, в чьих косах - мгла... Неужто больше нет других имён? Мне камни, кажется, кричат: "Умри!" Огарок догорел. Но как осмелюсь я?..."...

Аллегра

...ибо таковых есть Царствие Небесное

Матфей

 

   Я проснулся в гамаке, осмотрел свою вчерашнюю рану и нашёл вместо неё неброский стильный шрам.

   Мэри и Джейн спали на койке, обнявшись, как Кристабель и Джеральдин.

   В ногах у них свернулась калачиком девочка: должно быть, ночью перебралась туда от тесноты.

   Спускаясь с подвесного ложа, я наступил на Борсалино. Он взвизгнул, порычал, отошёл и улёгся в углу.

   Тогда-то я начал это письмо, но более пятнадцати минут над ним не сидел.

   Проснусь моя ближайшая родственница, глянула на меня с испугом, нерешительно вылезла на пол, заглянула под кровать, пошарила глазами по сторонам. Я спросил втретьголоса:

   - Что ты ищешь?

   - Горшочек, - ещё тише ответила она.

   - Зачем? ... А. Понятно. Но, кажется, здесь этого нет. ... Впрочем, есть кружка. Подойдёт?

   На малышку было жалко смотреть: у неё дрожали губки и всё лицо горело.

   - Нет. Я не сумею... Я упаду...

   - Я могу тебя подержать. Не бойся....

   Я жалел об отсутствии перчаток и необходимости касаться этого чистого тельца голыми лапами, но всё прошло благополучно. Кружку заткнул скомканным листом бумаги и выбросил за окно, не чувствуя, впрочем, настоящей брезгливости, даже радуясь этой прививке от синдрома Ченчи.

   Пока я ходил, девочка села на пол и неслышно заплакала, закрывшись ладонями.

   Я поднял её, угнездил у себя на коленях, стал утешать:

   - Не горюй. Это природа. Всем приходится с ней рассчитываться. Даже Манфреду.

   - Кто это?

   - Самый печальный человек на свете.

   Я думал, она спросит, почему Манфред печален, но она всхлипнула:

   - Что я сделала плохого? Почему мама меня прогнала?

   - Уж не знаю, что плохого сделала ты, если она прогнала тебя, а не наоборот! ... Они всегда внушают нам, что от нас больше вреда, чем от грабителей и охотников за головами, тогда как мы ещё не умеем сами обуваться и имени своего не помним.

   - Я помню своё имя - Аллегра.

   - Так вот, Аллегра, плохо поступила она сама. Ей нужно было думать, кого тащить в свою постель. В том, что ты родилась, виновата не ты, а она. Ну, и немножко я... (когда же она спросит, кто я такой?)...... Скажи, а она - мама - тебя раньше как-нибудь обижала?

   Потупившись, трясёт головкой.

   - А что она говорила, когда... прогоняла тебя?

   - Что отдаст разбойнику.

   - Кто такой разбойник?

   - Злодей.

   - И что он с тобой сделает?

   - Убьёт.

   - Что значит "убьёт"?

   - ... Убьёт... до смерти.

   - Что же такое смерть?