Материалы к альтернативной биографии

   - Мефистофель, - продолжил старик спустя добрых четверть часа, - торгуется за душу Фауста, а тот говорит: забирай, но сперва поклонись-ка, чёрт, Богу!... Это вам не рак на горе свистнул!...... Тут от века враждовавшие мировые силы примирятся. Хитро - и так просто! И никто до вас... А почему!? - его голос взорвался яростью, - А потому что это никому не нужно! Все привыкли видеть в мире поле битвы! Все признают один закон бытия - вечное борение и преодоление! И вы сами не поступились бы ни долей мгновения славы, ни одним словом из стиха ради той, которую вы будто бы любите; вы любите - но она хочет запереть вас в своих покоях, отнять у вас ваш путь, ваши подвиги; ей хочется вечной тихой радости, а вам!?

   - Мне... Я не прочь быть с ней...

   - Всегда? Чтоб всё без перемен, без событий, без новых ощущений, без открытий???

   Я насторожился, задумался над жанром этой речи и понял, что меня опять тупо вводят во искушение. На миг стало страшно: ум ещё не окреп, но тут что-то внутри, где-то на дне гортани шепнуло: "МЭРИ", и я сказал:

   - Мне странно ваше мнение о женщинах. Не каждая из них - декоративный зверёк или комнатная птичка. Есть другие - независимые...

   - Я знаю их; им, к сожалению, не достаёт чистоты и красоты.

   - Оранжерейных добродетелей? - Конечно! Но зато мы стоим их, а они пред нами не трепещут. Это если говорить о тех, кого вы взяли на ум... А есть ещё - непостижимые... Их ложь дороже истины, их ненависть нежней и благодатней любви...

   - Вам нравятся злюки и склочницы? Что же, классический вкус, если вспомнить Сократа.

   - У Сократа была Диотима, - разошёлся я, - А для меня лучшая подруга - валькирия, которой её суженый тем ближе, чем дальше он от дома; любящая в избраннике его славную смерть!

   - А что же вы никак не воспоёте вашу идеальную возлюбленную? - вкрадчиво и колко спросил Советник.

   - Она сама себе певица".

   Освежившись этим диалогом, как ключевой водой, я решительно встал и вышел из обманчиво уютной комнаты, прошёл по коридору, навострив уши - всё было тихо. Вдруг из соседнего с моим нумера выскользнула фигурка в странном наряде и быстро скрылась на лестнице. Я подбежал к двери, только что закрывшейся за ней, взялся за ручку и услышал по ту сторону холодный категорический щелчок задвижки. "Стифорт!" - подумал я и постучал. Он отворил сразу, но удивился мне, впрочем, впустил с приветливой улыбкой.

   Ему отведена была комната в японском стиле, который я стал распознавать позже, а тогда мой рот так и раскрылся в удивлении. Кровати не было - перина лежала на тростниковой циновке прямо на полу. Стульев тоже не было, зато имелся столик, едва доходящий до колен. На нём на прямоугольно соломенной салфетке стояла пустое фарфоровое блюдце, а вокруг - белые кругляши свечек в серебристых цилиндрических колбочках. Пол был ровный, как зеркало, полированный и тёмный. Потолок был завешан бамбуковыми палками, к которым живописно крепились обрывки рыболовной сети. Окон не было - одни белые стены с прилепленными морскими ракушками.

   Там, где должны быть окна, скупыми и безупречно точными линиями изображены были цапли в полный свой рост и как будто вечерние серо-розовые тучки. Эта стена просвечивала, так что солнечным днём комната не нуждалась в лампах, хотя в тот час было скорее сумрачно в ней... На полу тут же лежали плетёные ящики, из которых тесной толпой росли высокие зелёные тростники, перевязанные зелёным снуром. Под одним стояла корзинка-зыбка для младенца.

   Левая стена на треть была занята аквариумом от пола до потолка. На дне резервуара лежали кораллы, из них в воду вырывались мелкие пузырьки, от которых колыхались длинные живые водоросли, и повсюду плавали разноцветные рыбки: во множестве крошечные, чёрные, плоские и широкие, как берёзовые листья; длинные с голубой светящейся полосой на бочку; крупные пёстрые и золотые. Рядом по белой стене извивался дракон и сверху вниз спускались какие-то каракулы. В углу из белых камней была сложена печка в виде естественной горки, на вершине которой притулился игрушечные домик с поддёрнутыми кверху, точно улыбающимися краями крыши.

   Правая стена была отчасти загорожена разногнёздными стеллажами, скромно, с неповторимым вкусом заставленными какими-то фигурками, чашками, трубками и камушками, отчасти выдвигалась вперёд, кажась платяным шкапом о двух дверцах. Передняя и левая стены состояли из набегающих друг на друга пластов, вставленных в рамы из тонкого розового дерева. По комнате разлился запах имбиря и моря.

   То ли это премудрый отец Полины, то ли сама судьба изощрённо угнетала Джеймса напоминаниями... Как обычно, по его виду нельзя было прочесть ни малейшего смущения. Он успел переодеться в тёмно-синюю шёлковую блузу и простые белые штаны; ноги его были босы. Он мрачно пошутил, когда я сказал, что заглянул проведать, как он устроился:

   - Если я умру, вы, наверное, раскопаете мою могилу, чтоб посмотреть, всё ли у меня в порядке!

   - Чур вас! Не накликайте беды!... Кто это вышел от вас сейчас?

   - Кормилица.