Материалы к альтернативной биографии

   - Разумеется.

   - Напрасно. Я далёк от вашей дочери. Мы вас разыграли.

   - Я имел в виду другое: у вас есть сын - и отвага держать его на руках, которой не бывает у людей, запятнавших свою совесть. Потому я и без вашего признания понял, что вы притворились, что, кстати, избавило вас от больших неприятностей. Скажите после этого, что вы несчастливы!

   - Я мало интересен себе и другим, если они умны. Взгляните лучше вот на этого человека: его теперешний удел - лишь голодные крики, собственные слёзы вместо материнского молока, и объятий он заслуживает лучших...

   - Если через полчаса моими стараниями у вас будет кормилица, вы перестанете хмуриться и поблагодарите меня?

   - Не исключено.

   Кивнув с, возможно, показным миролюбием, Макс обратился к Альбин:

   - А с вами мы знакомы, ваша лучезарность, и с отцом вашим были близки.

   - И сестрица моя вам будто бы небезразлична, - бесцеремонно отметила мисс Байрон, - Вы что, коллекционируете нас?

   - Наши кланы издавна связывает дружба. Я расскажу вам всё чуть позже, а теперь должен предложить гостям комнаты. Для кого-то этот дом - храм и мавзолей, но для большинства он - элитная гостиница.

   Макс подошёл к дереву у стены, пустившему в зал извивные ветки, на которых были развешаны прикреплённые к еловым и сосновым шишкам ключи; снял три, раздал их нам, исключив Полину, забившуюся с ногами на диван и словно задремавшую, держась за ручку такой же притихшей Мэри.

   Следуя за хозяином, мы поднялись на второй этаж, пронзённый вдоль длинным узким коридором, выстеленным синей ковровой дорожкой, меж двух стен с закрытыми нумерованными дверями. "Вы легко найдёте свои апартаменты," - сказал Макс и покинул нас.

IV

   После бессчётных европейских комнат, я внезапно угодил в обстановку русской опрятной зажиточной избы: пол, низкий потолок и стены обшиты золотистой рейкой; окошечки маленькие, со ставенками и форточками, с геранькой на подоконниках. Под ноги расстелены настоящие домотканые половики из разноцветных тряпок - тут особенно броскими были синие. Я заметил, что этот цвет как бы господствует во всём доме, порой уступая лишь зелёному. Тяжёлая дубовая кровать с горой подушек, кружевные салфетки на этажерках, посуда в шкапе-горке, какие-то безделушки на этажерке, лубочные картинки на стенах - всё было несомненно русским; и даже в красном углу по потолком висела старинная тёмная икона в чеканом окладе, осенённая белым полотенцем; перед ней горела лампадка - синим, разумеется, огоньком. На столе, покрытом скатертью из белёного, красно вышитого холста, величаво подбоченился золочёный самовар, чистый, но уже не сверкающий зеркально - такие бывают старые самовары у рачительных и хлебосольных хозяев. Из стены выпирала белая печка, уходящая дымоходом в потолок; перед топкой валялись настоящие дрова, а на лежанке дремал полосатый серый кот, то и дело полизывающий вытянутую лапу. Вдоль стены висели душистые связки сушёных трав и банные веники. Слева от печи находилась дверца в смежную комнату, до того маленькая, что заставляла нагибаться всякого, кто перешагивал бы её порог, а вела она в туалетную комнату, более всего похожую на обычную деревенскую баньку.

   Став посреди моей квартиры, я всплеснул руками. Хоть устроитель интерьера слегка сиронизировал над русским бытом, но воссоздал он его как нельзя более верно. Весело мне стало! Я снял с полки яркую нарядную краснощёкую матрёшку, полюбовался ею, потом бережно снял верхнюю половину и... не понял сразу, что такое внутри. Вынул - безликую розово-охристую фигурку - голую - с гроздью из дюжины грудей, спадающих на круглый живот... Дрожащими руками я разъединил этого идола и выронил от испуга опустошённую оболочку, заключавшую в себе изображение скелета, скрестившего костлявые руки поверх глухой чёрной мантии. Что же может быть скрыто во чреве Смерти?... Со скрипом разъединив её, я нашёл нечто вроде яйца, расписанного цветами и травами. Внутри же него находилась последняя крошечная куколка, вся запелёнатая белыми лентами - так изображают души новопреставленных на иконах... Я поцеловал её, чувствуя, как горячие слёзы струятся по щекам моим, и, пораздумав немного, спрятал в свой нагрудный карман, после чего с тяжёлым чувством собрал поскорей матрёшку, задвинул её подальше на полку, отвернув от себя её бессмысленное размалёванное лицо...

   Опустившись на тюфяк, я достал из-за пазухи рукописную книжку, ставшую мне вроде ближайшего друга. Чаще, чем можно было ждать, она утешала меня. Раскрыл наугад и снова попал на приключение в Ваймаре:

   "- Как это просто,... - начал, пригорюнившись, Гёте и умолк. Я почтительно всмотрелся в его зашторенные глазницы, пытаясь понять, о чём он.