«Так много оговорив, мы заявляем: «Так пьяные говорят!» – и что бы нам потом ни говорили, придётся стоять на своём…
Поэтому расставьте сами, где угодно, как подскажет ваш опыт, возможные в подобных сценах ремарки […]: где и как и после каких слов своего «выступления» дед Одоевцев кашлял, чихал и сморкался, супил брови, надувался и опадал, где он терял и ловил «кайф», где его перекашивало и он забывал, о чём речь и где махал на это рукой, где он вытирал лысину, скручивал свою махорочную цыгарку, плевался, вращал глазами и тыкал в собеседника […] пальцем, и в какихъ местах приговаривал: «Я вас видал…» – (далее нрзбр. – А.Б.).
Конечно, в условиях упорного сознательного нарушения табу на инвективы в печати, по радио и телевидению, как это имеет место во многих странах мира, ситуация может через определённое время измениться, инвективизация речи перестанет шокировать аудиторию, и инвектива, строго говоря, потеряет право так называться. В таком случае можно говорить не только о том, что художественная литература и средства массовой коммуникации просто выражают то, что происходит в устном общении, но и об обратном процессе, о влиянии литературы и тому подобного на языковую политику народа. Фактически окажется, что книги, радио и телевидение культивируют инвективизацию речи.
В каждой строчке только точки…
Очень спорный вопрос: как изображать на письме наиболее вульгарные инвективы. Помогает ли смягчить шок от их изображения, если обозначать их первой и последней буквами, точками, звёздочками, значками, взятыми с компьютерной клавиатуры и тому подобное? Опыт показывает, что результат получается обратный: подобные ухищрения заставляют задерживаться на подобных словах, расшифровывать написанное, мысленно их произносить.
В этой связи стоит вспомнить старый игривый приём, когда точками заменяются совершенно безобидные слова широко известного текста, и такая замена заставляет «расшифровывать» точки, так сказать, «в меру своей испорченности»:
С другой стороны, выше уже неоднократно отмечалось, что инвективу не следует считать «обыкновенным словом». Поэтому отношение к ней не может быть таким же, что и к остальной части словаря. Есть смысл рассматривать точки в данном случае не как средство скрывать то, что скрывать невозможно, или на что-то намекать в надежде на догадливость читателя, а просто как на указание на необходимость некоторого этического контроля, как знак нежелательности существования подобных слов.
Но столь же необходимо, когда речь заходит об изучении данного явления, о соответствующих словарях жаргонной лексики и тому подобное, печатать соответствующие слова полностью, без всяких сокращений. Лингвистика в этом отношении ничем не отличается от медицинского описания любых, самых интимных частей человеческого тела.
Раскладываем по полочкам
В специальной литературе предлагаются самые различные типы классификации бранного словаря. К сожалению, все они страдают различными недостатками, что объясняется чрезвычайной многозначностью исследуемых слов, возможностью их использования в самых разных ситуациях и значениях.
Поэтому в данной книге избрана наиболее простая тематическая классификация. Инвективные темы многочисленны и разнообразны. Некоторые из них популярны практически в любой культуре, о других этого сказать нельзя.
Наиболее охотно используются инвективы, основанные на всевозможных смысловых переносах. Прежде всего это названия животных («Козел!» «Свинья!»), названия известных отходов жизнедеятельности («Говно!»), названия частей тела («Жопа!»), названия презираемых профессий и занятий («Палач!», «Сапожник!», «Блядь!», «Шахтёр!»), названия действий непристойного характера, (мат), названия, взятые из растительного мира («Дуб!», «Кочан!»), названия неодушевлённых предметов («Дубина!», «Рвань!»), названия физических и умственных недостатков (Кретин!», «Уродина!», имена собственные («Иуда!», «Дунька!»).
По поводу «шахтера» – смотрите замечание С. А. Снегова «Язык, который ненавидит»: