Материя

Несколько дымков, замеченных ими ранее, оказались не признаками жизни, а догорающими пожарами – мастерские, кузни, паровые двигатели умерли, как и люди. На главной железнодорожной станции Колонии не осталось ни одного локомотива – лишь несколько вагонов. Вокруг лежали сотни тел.

Четверка разбилась на две группы. Джан Серий и Холс проверили вагоны архипонтина и штабной лагерь, но нашли только мертвые тела, из которых не опознали ни одного.

Потом их вызвал Хиппинс из санитарного поезда.

– Простите, что я стрелял! Скажите ему, что мне очень жаль, пожалуйста, скажите. Мне ужасно жаль.

– Сынок, это ты в меня стрелял, но смотри – я жив-здоров. Просто упал от удивления. Только и всего. Успокойся.

Холс приподнял голову молодого человека и попытался посадить его, чтобы тот спиной опирался о стену. У парня тоже выпадали волосы. В конце концов пришлось пристроить его в уголке, чтобы он не валился на бок.

– Так это я в вас стрелял, сударь?

– В меня, приятель, в меня, – сказал ему Холс. – Хорошо, что броня на мне почище всяких доспехов. Как тебя зовут, сынок?

– Негюст Пуибив, сударь, к вашим услугам. Простите, что стрелял в вас.

– Хубрис Холс. Нет вреда – нет и обиды, сынок.

– Они забрали у нас все лекарства, сударь. Думали, что это их спасет или хотя бы боль облегчит. Я отдал все, что мог, но они мне не поверили, сударь. Никак не хотели отставать. Я пытался защитить молодого господина, сударь.

– Какого еще молодого господина, молодой Негюст? – спросил Холс и, нахмурившись, посмотрел на маленький шип, высунувшийся из пальца на правой руке скафандра.

– Орамена, сударь. Принца-регента.

Тут вошел Хиппинс. Посмотрев на Холса, он сказал:

– Я все слышал. Я им сообщу.

Холс вдавил шип в пятнистую, синюшную кожу парня и откашлялся.

– А принц – он что, здесь?

– Вон там, сударь, – сказал Негюст Пуибив, пытаясь кивнуть в сторону соседнего бокса, и тихо заплакал кровавыми слезами.

* * *

Фербин тоже плакал, подняв щиток шлема, чтобы слезы текли свободно. Орамен был чисто вымыт, но лицо его казалось измолоченным. Фербин прикоснулся рукой в перчатке к воспаленным, налитым кровью глазам брата, пытаясь опустить ему веки, – тщетно. Джан Серий стояла по другую сторону узкой кровати, удерживая на весу голову Орамена.

Она тяжело вздохнула, тоже откинула щиток с лица, наклонилась, очень осторожно опустила голову брата на подушку и вытащила руку. Затем, посмотрев на Фербина, покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Мы опоздали, брат. – Она шмыгнула носом и разгладила волосы на голове Орамена, аккуратно, чтобы те не выпали. – На несколько дней опоздали.

Перчатка скафандра, словно черная жидкость, стекла с нее, обнажив сначала кончики пальцев, потом всю руку до запястья. Анаплиан легонько дотронулась до покрытой синяками впалой щеки Орамена, потом до лба в кровоподтеках и тоже попыталась закрыть ему глаза. Одно из век отделилось и соскользнуло на покрасневший глаз, словно шкурка вареного фрукта.

– Суки, суки, суки, – тихо проговорила Джан Серий.

– Анаплиан! – взволнованно прокричал Хиппинс из соседнего бокса, где он вместе с Холсом пытался утешить Негюста Пуибива.

* * *

– Он звал графа Дроффо, но они его убили, судари. Люди тила Лоэспа – когда спустились на своих летучих зверях. Они к тому времени уже его убили. А у него работала только одна рука, и он пытался перезарядить ружье.

– Но что было потом? – требовал Хиппинс, встряхивая раненого. – Что он сказал, что сказал ты – повтори это! Повтори!

Джан Серий и Холс бросились к Хиппинсу.

– Спокойнее, – велела Джан Серий аватоиду. – Что случилось?

Холс недоуменно наблюдал за этим. Отчего Хиппинс так разошелся? Ведь не его брат лежит мертвый за стенкой. И потом, Хиппинс не человек вовсе, он не принадлежит к этому народу и вообще ни к какому.

– Повтори! – закричал Хиппинс, снова встряхивая Пуибива.

Джан Серий ухватила аватоида за руку, чтобы тот не причинял боль умирающему.

– Остальные, кто мог, уехали на поездах, когда мы все стали заболевать по второму разу, – сказал Негюст Пуибив. Его глаза закатились в глазницах, веки задрожали. – Простите… После большого взрыва мы мучились страшными коликами, но потом поправились, но потом…

– Именем вашего МирБога, – взмолился Хиппинс, – что сказал Орамен?

– Кажется, это были его последние связные слова. – Пуибив говорил словно пьяный. – Но они ведь не настоящие, правда? Просто чудовища из прошлого.

«Господи, – подумала Анаплиан, – только не это!»

– Кто они, приятель? – спросил Холс, отталкивая вторую руку Хиппинса.

– Это слово, сударь. Это слово, что он все время повторял, когда снова заговорил, хотя и ненадолго. Его тогда принесли из камеры, где был Саркофаг. Узнав, что граф Дроффо мертв, он принялся твердить: «Илн». Я поначалу ничего не мог понять, но он все повторял и повторял, хотя язык его все больше заплетался. Илн, говорил он, Илн, Илн, Илн.

Взгляд Хиппинса уставился в пустоту.