Материнство

Вы, женщины, желающие жить в сфере пространства, а не времени, увидите, каких даров ждала вселенная. Увижу ли я? Да. Достаточно просто оглядеться. Но некоторые женщины счастливы! Зато другие несчастны. Как узнать, буду ли я счастлива? Ты ничего не узнаешь, пока не будет слишком поздно.

* * *

Когда я была маленькой, мама часто говорила: «Знаешь, в моей семье у женщин всегда были мозги». Поэтому и я всегда хотела быть умной, быть словами на странице.

* * *

У меня осталось детское воспоминание о фотографии в рамке, которую мама держала на пианино. Это была единственная сохранившаяся фотография ее матери. На снимке Магде 12 лет, она стоит в студии со своими родителями и младшими братьями. Все худые, никто не улыбается. Семья была настолько бедная, что денег на обувь для мальчиков не хватало, и фотографу пришлось дорисовать ботинки на бумаге: тонкие серые линии изображали шнурки, дырочки, кожу. Лицо у бабушки такое же, как у меня. В двенадцать лет мы с бабушкой выглядели одинаково.

В детстве я часто задумывалась вот над чем: если мы так похожи лицом, то, может быть, мы похожи в чем-то еще? Может быть, у нас одни и те же мысли и чувства? Может быть, душа моей бабушки, протянувшись через разделившие нас годы, нашла прибежище во мне?

* * *

Моя мама никогда не могла угодить своей матери: по мнению бабушки, она была недостаточно умной, получала не самые лучшие оценки. Мама трудилась в пятьдесят раз усерднее других и даже прониклась мечтами бабушки, как своими. Делала все, чтобы угодить матери, даже когда сама стала матерью и даже когда ее мать умерла. Всю свою жизнь моя мама прожила, повернувшись к своей матери, а не ко мне.

* * *

Насколько дальше своей матери ты надеешься зайти? Совершенно другой тебе не быть, так что стань чуть измененной ее копией и не напрягайся. Тебе вовсе не обязательно обладать всем, чем обладала она. Почему бы не пожить как-то иначе? Отступи от повторяющегося образца, которому следовали твои бабушка и мать, проживи немножко по-другому. Жизнь – это всего лишь предложение, которое ты делаешь, проживая ее: «Нельзя ли прожить вот так?»

Потом твоя жизнь кончится. Позволь же душе, что переходила от матери к матери, попытаться прожить в тебе новой жизнью. Вечно своей жизнью жить не будешь. Испытание жизнью однократное, и оно конечно. Так дай же душе, что перешла к тебе от матери, шанс прожить жизнь в тебе.

Став хранителем души, перешедшей от твоих матерей, сделай ее испытание чуточку легче. Обращайся с ней по-доброму, ведь на ее долю выпали трудные времена. Впервые за многие поколения душа может помедлить и по-настоящему свободно решить, чем ей заняться. Почему бы не отнестись к ней заботливо и нежно? Она так много всего перенесла – почему бы не позволить ей отдохнуть?

Сегодня слез мало, хотя вчера мне весь день грозили пролиться. И все-таки какое-то давление осталось, какая-то сухость вокруг глаз.

Кто-то проклял меня, и мою маму, и ее мать. Проклявший нас давно умер, а проклятие повернуло меня к тому, чтобы излечить мамину печаль, как повернуло ее излечить печаль ее матери. Жизнь моей мамы свелась к решению проблем Магды, появившихся из-за проклятия. Я приняла проклятие как собственное. Мы не стремимся к счастью в браке. Не ищем счастья в детях. Прежде всего мы думаем о нашей работе, как справиться с материнскими слезами. Моя бабушка не хотела бы видеть свою дочь в печали и не хотела бы, чтобы ее печаль передалась мне. Никто из тех, кто прошел через то же, что и она, не хотел бы, чтобы семья несла эту печаль.

* * *

О жизни бабушки в лагере я знаю только еще один эпизод. Один из охранников в бараке, где содержалась Магда, сказал, что немцы ищут женщин для подсобной работы на лагерной кухне. Желающим получить работу предложили сделать шаг вперед. Магда вышла из строя. То же сделали все остальные, включая женщину, с которой до войны встречался будущий муж Магды.

Немецкий солдат крикнул моей бабушке: «Не ты!» – и грубо ударил ее, так что она отстала от группы. Женщину, с которой встречался мой дедушка, отобрали для работы на кухне, и Магда больше ее не видела. Позднее стало известно, что никто из добровольно вызвавшихся на кухню не попал. Их всех передали в немецкую армию, изнасиловали и расстреляли.

Наверное, из-за этой истории у меня возникло ощущение естественности обрыва семейных линий, как будто и наша цепочка должна была оборваться там, но по случайности сохранилась, уцелев на краешке, как бывает с человеком, которого застрелили, но который, прежде чем упасть замертво, еще делает несколько неверных шагов. Вот такой и представлялась мне и моя жизнь – словно последние спотыкающиеся шаги уже после того, как пуля пронзила тело.

* * *