На самом деле разрыв между теорией и практикой еще шире. В попытке просчитать действия людей наперед сторонники теории просвещения приняли всех людей за рациональных эгоистов, а это, конечно, было ошибкой. Предполагалось, что все люди воспринимают выгоду одинаково, а все зло можно искоренить с помощью образования и политических реформ. Но они не учли как минимум два фактора. Во-первых, так называемое развитие цивилизации зачастую сопровождается кровопролитием и жестокостью. Во-вторых, у людей есть глубочайшая потребность быть по-настоящему независимыми в своих решениях. Люди, как утверждает человек из подполья, готовы даже на очевидно безнадежные и даже саморазрушительные деяния, чтобы доказать, что они вольны поступать как вздумается. Можно сказать, герой Достоевского предвосхищает знаменитое высказывание Ницше о том, что «человек предпочтет хотеть ничего, чем ничего не хотеть».
Как это зачастую бывает и у Ницше, в «Записках из подполья» сам по себе нигилизм – не конечная цель, а протест или подготовка к нему. Всегда есть надежда, что отрицание приведет к утверждению. Человек из подполья признается, что не хочет оставаться антигероем, который только и делает, что извращает и отвергает идеи современников. «Вовсе не подполье лучше, а что-то другое, совсем другое, которого я жажду, но которого никак не найду! К черту подполье!»
Бездействие, озлобленность и нигилизм, которые воплощает собой человек из подполья, вовсе не альтернатива теории Просвещения, а ее прямое последствие. В конце повести герой насмехается над своими оппонентами: «Я только доводил в моей жизни до крайности то, что вы не осмеливались доводить и до половины». Книга Достоевского – это
Не утопия и не нигилизм: человеческая жизнь как квест в «Матрице»
Проект Просвещения ставит перед нами множество вопросов: что есть реальность? Что есть человечность? Насколько мы можем быть свободны? Как хорошо мы знаем себя? Как правильно подмечает человек из подполья, теория Просвещения – перенос математических наук на социальные, основанный на редукционистском предположении о том, что все реальные вещи можно измерить. Из-за таких допущений просветителей остро встает вопрос свободы человека и пределов самопознания. О них говорится еще в самом начале «Матрицы». Во время одного из первых разговоров Морфеус говорит Нео, что тот находится внутри компьютерной программы, где представления человека о самом себе сильно искажены. Далее он заявляет, что реальность – не более чем электрические импульсы, интерпретированные мозгом, а Матрица – мир нейроактивной стимуляции. «Анатомирование человека», как его называет Достоевский, нивелирует саму возможность самопознания.
«Навуходоносор» очень напоминает достоевское подземелье. Летающий на «пиратском софте», со всеми своими гаджетами, способными воздействовать на человеческое сознание, он походит на миниатюрную копию Матрицы. Но у людей на его борту, в отличие от людей в Матрице, нет непробиваемой уверенности в себе. Он также не обладает всемогуществом и автономным контролем агентов Матрицы. Выброшенная в «пустыню реальности» команда бунтарей с трудом добывает информацию о прошлом человечества, смутно понимает свои текущие задачи и не лелеет особых надежд на будущее.
У жизни в «пустыне реальности» есть своя цена. Во-первых, человеку необходимо признать, что вся его предыдущая жизнь проходила в иллюзии. Как и у Достоевского, ложное чувство свободы сопровождается ложным ощущением собственной целостности, самоконтроля и контроля над будущим. Более правдоподобная концепция свободы строится на чувстве неопределенности и внутренних противоречиях, и заставляет еще сильнее ценить человечество. Сначала мы должны заподозрить, что что-то не так, как это было в случае с Нео, а уже затем искать ответ. Ведь нами движет вопрос.