Матрица и философия. Добро пожаловать в пустыню реальности

Кроненберг признавался, что ему было трудно найти актера на роль Теда, потому что «многие мужчины отказываются сниматься в фильмах, где женщина играет главную роль и весь фокус на ней… подобный мачизм все еще процветает»[83]. Это поразительным образом подчеркивает привычность традиционных гендерных ролей. Джуд Лоу (без сомнения, более талантливый актер, чем Киану Ривз), потрясающе вживается в образ заурядного, истеричного и суетливого человека. Неудивительно, что парни-подростки не хотели бы идентифицировать себя с таким героем. В свою очередь, Аллегра в исполнении Дженнифер Джейсон Ли – ни разу не «детка»-хакер, как Тринити. Она привлекательная, умная и сильная, но никогда не отходит на второй план. Наоборот, она коварна и готова даже «убить» Теда, чтобы победить в собственной игре.

Кино, реальность и иллюзия

Теперь давайте порассуждаем, как разобранные нами сцены проникновения сочетаются с более общими посланиями обоих фильмов. И в «Матрице», и в «Экзистенции» поднимается вопрос о том, сколь соблазнительной и обманчивой может быть виртуальная реальность. Иллюзии Матрицы создаются посредством отвратительного вторжения в человеческое тело, и освободиться от них означает отключить свое тело от системы. Нео пользуется своими ментальными способностями, чтобы освободиться от проводов и даже стать неподвластным пулям. В конце фильма мы видим его преодолевшим силу гравитации, поднявшимся над землей и над всем человечеством, которому он должен даровать свободу.

В конце «Экзистенции» мы даже не понимаем, что из увиденного было «реальностью», а что – «иллюзией», потому что в финале неожиданно утверждается, что весь сюжет фильма был тестовой версией компьютерной игры. Многие аспекты этой внешней игры мимикрируют под внутреннюю, поэтому вопросов у зрителей остается достаточно. Подытожить финал можно вопросом одного из перепуганных героев: «Скажи, мы все еще в игре?»

Столь разные концовки отлично отражают разные стратегии использования могущества кинематографа как медиума. В идеале, чтобы не нарушать законы логики, в концовке «Матрицы» должен быть обозначен намек на иллюзорную природу кино. Но получается наоборот: создатели фильма восхваляют не свободу от Матрицы, а кинематографические иллюзии. Мне кажется, «Матрица» должна восхвалять другое. Но нужно помнить, что мир за пределами Матрицы не так уж привлекателен. Все выглядит серым и заброшенным, унылые люди вынуждены питаться унылой жижей. Головы членов команды выбриты, как у монахов, они носят потрепанную одежду, у большинства в шее есть отверстия. Фанатам больше по душе версия Киану из Матрицы: умеющий летать красавец в черном плаще с блестящими волосами – и никаких дырок в шее. Лишь в симуляции Нео способен стремительно расправляться с любой ситуацией.

Возникает вопрос, какой из миров выглядит более притягательным. Мой ответ – симуляция. Именно в ней мы остаемся после конца фильма, а не в реальном мире, где предположительно «реальное» тело Нео дожидается нового контакта с Тринити. Нет, мы видим Нео рассекающим небо и получаем обещание «мира, в котором нет правил и контроля, без границ и ограничений, в котором все возможно». Его полет вкупе с его заявлением намекают, что людям не пристало быть ограниченным возможностями своего тела. Фильм подпитывает эскапистскую фантазию о том, что существует некий интеллектуальный мир, в котором немногие избранные не будут подчиняться общим правилам (и уж точно им не придется ходить в офис или упорным трудом зарабатывать новые навыки). Фильм оставляет нас с образом Нео, подчиняющего себе реальность подобно Супермену. Зрителей призывают освободиться от иллюзий в фильме, лицемерно представляющем собой одну большую иллюзию.

Сюжет «Экзистенции» с его играми внутри игр, напротив, заставляет нас задуматься: а не может ли иллюзия быть лучше обычной жизни. В конце фильма мы (кажется) выясняем, что победа Аллегры над Тедом в игре «Экзистенции» была иллюзией, возникшей в процессе демо-теста другой игры, «Трансценденции». Персонажи покидают «Экзистенцию» смеясь и обсуждая свои роли, в том числе поднимая на смех свои акценты, и мы внезапно слышим, как Джуд Лоу говорит со своим привычным английским акцентом вместо сухого канадского, который он использовал на протяжении всего фильма.