В сцене, которую можно назвать «Сделкой о счастье», Сайфер ужинает стейком в ресторане с агентом Смитоем. Нож стучит о тарелку, в бокале плещется красное вино. Сайфер идет на предательство: он устал от непрекращающейся борьбы. После почти десяти лет на «Навуходоносоре» он готов предать свою команду, чтобы получить второй шанс на жизнь в Матрице. Когда агент Смит требует окончательного подтверждения сделки, Сайфер отвечает:
«Я знаю, что этого стейка не существует. Я знаю, что когда я откусываю кусок, Матрица дает моему мозгу сигнал о том, что он сочный и аппетитный. Но знаешь, что я понял после девяти лет в реальном мире? Счастье в неведении».
Последнюю фразу Сайфер произносит, набивая рот стейком. Сцена заканчивается планом струн арфы, сменяющихся на вертикальные линии матричного кода на панелях «Навуходоносора».
Сайфер прекрасно понимает, что стейка не существует. В марксистской терминологии, стейк – это товар, а наслаждение, которого так жаждет Сайфер, – товарный фетишизм. В первом томе «Капитала», в главе «Товарный фетишизм», Маркс пишет:
«Товар – загадочное явление, потому что через него социальный характер человеческого труда выглядит для них как объективная характеристика этого продукта. Потому что отношения между производителями труда относительно суммы их труда представляются им как социальные отношения, существующие не между ними, а между продуктами их труда»[86].
В этой главе Маркс описывает типичные отношения между нами, работниками по всему миру, и товарами, которые мы производим. Некоторые термины нам не сразу понятны: «продукт труда», «отношения между производителями труда», «социальные отношения». Важно понять общую идею: по Марксу, все товары мира (машины, компьютеры, программное обеспечение, обувь, мебель, книги) существуют, потому что кто-то вложил в их производство свою «рабочую силу». Даже деньги, с помощью которых мы покупаем эти товары, – продукт чьего-то труда.
Проблема заключается в том, что мы, рабочие всех стран, фетишизируем покупаемые товары. Мы забываем, что покупаемые товары производятся такими же, как мы, людьми. Обувь, которую мы покупаем за деньги, которые мы зарабатываем, произведены рабочими для рабочих. Мы знаем, что такие же рабочие, как мы, страдают в невыносимых условиях фабрик третьего мира, но по-прежнему поддерживаем на последние деньги любимые бренды. Мы едем в машине на
Давайте вспомним вопрос, который не давал Нео покоя; Маркс бы расширил объяснение Морфеуса. Да, Матрица – это выдуманный мир, созданный для контроля человечества. Более того, Матрица – это совокупная рабочая сила всех людей внутри ее, трудящихся ежедневно и ежечасно. Каждый объект Матрицы – продукт человеческого труда. Но по «мистическим» причинам эта реальность становится «фетишем» – или, как это называет Сайфер, «блаженно игнорируется». Смысл фразы Маркса о том, что «отношения между производителями труда относительно суммы их труда представляются им как социальные отношения, существующие не между ними, а между продуктами их труда» становится более понятен. Общемировое единство рабочего класса скрыто от людей «миром иллюзий», миром товаров, с которыми мы взаимодействуем напрямую. Рабочие всех стран не могут объединиться, потому что их прямое взаимодействие как рабочего класса замаскировано от них взаимодействием между их товарами. Сайфер прекрасно знает, что за его стейком стоит рабская сила подключенных к Матрице людей, но он устал есть «настоящие» помои и жить как «настоящий» бродяга.
Проснуться от чего?
Является ли «Матрица» частью «реальной» капиталистической Матрицы? Марксисты XX века Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно дали бы положительный ответ. В своем эссе «Культуриндустрия: Просвещение как обман масс» они утверждают, что в капиталистических обществах средства массовой информации, среди которых радио, телевидение и кинематограф, выводят товарный фетишизм на новый уровень[87]. «Инопланетный мир», создаваемый Голливудом с его корпорациями и брендами, – вот действительный «мир иллюзий», присыпанный сахарной пудрой. Марксисты призывают нас проснуться от этого мира. Как ни парадоксально, «Матрица» – часть той самой поп-культуры, против которой выступали Хоркхаймер и Адорно. Но как такое возможно? Ведь фильм, очевидно, выступает против эксплуатации и продвигает идеи полномасштабного протеста. Правда ведь?