Матрица Макиавелли

В каждом кишлаке обязательно находилось несколько семей, которые хотели принять у себя дома этих странных пилигримов, разыскивающих старинную книгу, которая была необходима якобы самому Ага-Хану. Здесь как раз и пригодились книги Корана с фотографией Ага-Хана, портреты которого висели на самом почетном месте в каждом доме памирских исмаилитов. Дело в том, что в далекие уже девяностые годы прошлого века после распада Советского Союза на границах некогда крепкого интернационального государства начались многочисленные междоусобные войны на национальной и религиозной почве. Суть этих конфликтов, конечно же, заключалась в борьбе различных кланов за власть на местах, а конфессиональные и национальные различая умело использовались в этой борьбе, но практически никто не избежал этой участи. Так было и в Таджикистане. И пока в центральных административных районах Душанбе, Куляба и в других, более мелких городках шли бои местного значения, Горный Бадахшан оказался далекой забытой провинцией, оторванной от путей снабжения даже самым необходимым. Небольшие зеленые оазисы в низинах гор бурных рек не могли обеспечить продовольствием все население этой большой горной территории, и в забытой властью горной стране начался голод. Впервые за многие десятилетия помощь пришла в Бадахшан с юга, от таджиков, дардов и рушаней, проживающих вдоль бурной реки Пяндж на территории соседнего Афганистана. Но, конечно, их помощи не хватало и местные улемы отправили ходоков в Рим к Ага-Хану IV, чтобы рассказать о бедственном положении исмаилитов Горного Бадахшана, которые исправно все эти годы пополняли казну Верховных имамов исмаилитов, то есть его личную, его отца, деда и прадеда. В те годы трагедии удалось избежать – продовольствие стало поступать через фонд Ага-Хана через Северо-Западную провинцию Пакистана и Афганистан, непосредственно граничащий с южными районами Таджикистана. После этих событий фотография Ага-Хана заняла в каждом доме памирца подобающее ей место, как сказали бы в России, в красном углу.

Оставаясь на ночлег у кого-то из местных жителей или в специально отведенном доме для гостей (если кишлак был побогаче), путники вместе с местными уважаемыми жителями из числа белобородых стариков и местного имама, совершив вечерний намаз, подолгу сидели у небольшой печки, обсуждая волнующие жителей кишлака вопросы. Черняев в ходе беседы ненавязчиво спрашивал о книге, получая от местных стариков крупицы информации, которые помогли наконец точно определить место ее нахождения. А утром, перед отъездом, имам местной мечети получал томик пахнущего еще типографской краской Корана с фотографией Ага-Хана и надписью, сделанной от его имени, и два «Джипа», ковыляя на разбитых горных дорогах продолжали свой путь.

К концу третьей недели надежда найти книгу почти совсем угасла. Запасы продовольствия и бензин в дополнительных канистрах закончился, и если с едой вопрос как-то решался, то с хорошим бензином были реальные проблемы. Бензин продавали только с автоцистерн, толком не зная октановое число продаваемого топлива, а иногда продавцы даже не понимали, чего от них хотят покупатели на «Джипах». Какое такое «октановое число»? Бензин – он и на Памире бензин… Короче, экспедицию пора было закрывать. Оставалось по пути лишь два кишлака у самой границы с Афганистаном, на том ее участке, где пограничного контроля с сопредельным государством не было никакого. Такова была принципиальная позиция таджикского правительства. Единственным административным ограничением была разрешительная система допуска в приграничную зону. Вот тут-то и пригодились документы, которые имел на руках Тахир, и его удостоверение сотрудника таможенной службы.

В Ширпад они приехали по узким дорогам Рушана уже почти в сумерках и, несмотря на позднее время суток, сразу же собрали вокруг своих автомобилей местную детвору. Тахир раздал детворе остатки сладостей, которые они для таких случаев везли из Душанбе, и попытался узнать где дом местного муллы. Это получилось у него не сразу – дети не понимали ни по-таджикски, ни по-русски, разговаривая на своем языке. Черняев мучительно вспоминал какие-то отдельные слова на рушанском наречии и вспомнил только слова «дом», «старший» и «дорога». Этого хватило, чтобы дети отвели их к местному старосте – алиму – и с ним уже начать долгий разговор о цели их визита. Причем разговор шел на русском языке, который неплохо знали все собравшиеся у алима старики, поскольку таджикский они знали хуже. «Вот такие вот странности рухнувшей когда-то крепкой Российской империи», – усмехнувшись про себя, подумал Евгений Владимирович.