Хакам, как мы видели, безжалостный к ремесленникам окраин и горожанам Толедо, был довольно-таки милосерден к богословам. Но факихи были арабами или берберами. Хакам, истинный араб, использовал двойные стандарты. Против покоренных жителей страны, которых он всей душой презирал, если они игнорировали его власть, по его мнению, была возможна неограниченная жестокость. Но, имея дело с мятежниками собственной расы, он их охотно прощал. Арабские историки, это правда, иначе объясняли милосердие Хакама к факихам. Они приписывали его угрызениям совести. Нельзя отрицать, что Хакам, всегда жестокий и склонный к насилию, но человеческие качества которого периодически возвращались, мог считать преступлениями некоторые свои шаги, сделанные в припадке ярости, к примеру его приказ обезглавить факихов, содержащихся в тюрьме Ротонды. Однако представляется очевидным, что люди Омейядов, которые описывали деяния своих хозяев, предпринимали отчаянные попытки реабилитировать память о принце, обреченном духовенством на муки ада, и преувеличили степень его раскаяния. Если верить свидетельству самого Хакама, приведенному в строках, обращенных к сыну незадолго до смерти, он был твердо убежден, что имел право действовать так, как он действовал. Этими строчками мы завершаем рассказ о нем.
«Как портной использует иголку, чтобы сшить лоскуты ткани, так и я использовал свой меч, чтобы объединить разделенные провинции. С тех пор, как я достиг зрелости, ничто не было для меня ненавистнее, чем разобщенная империя. Спроси мои границы, есть ли хоть один участок в руках врага. Они ответят «нет». Но если они ответят «да», туда я немедленно отправлюсь, облаченный в доспехи, с мечом в руке. Также спроси черепа моих мятежных подданных, которые, словно разбитые тыквы, лежат на равнине, залитой солнечной светом, и они скажут тебе, что я разбивал их снова и снова. Охваченные паникой мятежники бежали, чтобы спасти свои жизни, но я, будучи султаном, презирал смерть. Если я не щадил их жен и детей, то лишь потому, что они угрожали моей семье, угрожали мне. Тот, кто не может отомстить за оскорбления, нанесенные его семье, лишен чести и презираем всеми мужчинами. Что, если после обмена ударами меча я заставил их выпить смертельный яд? Всего лишь вернул долг, который они вынудили меня взять. По правде говоря, если их забрала смерть, это потому, что так пожелала судьба.
В мире пребывают провинции, которые я передаю тебе, о сын мой. Они – диван, на котором ты можешь спокойно отдыхать. Я позаботился о том, чтобы никакой мятеж не нарушил твой сон».
Глава 5
Абд-ер-Рахман II