Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века

– Ты обманул меня, скрывая свои возможности. Скажу честно: я тебе завидую. Такое чувство всегда испытывают художники, занимающиеся одним и тем же искусством, друг к другу. Более того, ты понравился халифу и очень скоро займешь мое место при его дворе и в его сердце. А этого я бы не простил никому, даже собственному сыну, и, если бы я не сохранил частичку привязанности к тебе, как к своему ученику, я бы, не задумываясь, убил тебя, и будь что будет. У тебя есть два пути. Выбери один. Или уезжай, поселись как можно дальше отсюда и поклянись, что я никогда больше ничего о тебе не услышу. В этом случае я дам тебе денег, чтобы ты мог удовлетворить свои потребности. Или оставайся здесь, несмотря на мое предупреждения. Тогда, клянусь, я рискну жизнью и всем, что у меня есть, но уничтожу тебя.

Зириаб не колебался. Он взял у Исхака деньги и покинул Багдад.

Через некоторое время халиф снова велел Исхаку привести ученика.

– Мне очень жаль, но я не могу выполнить желание вашего высочества, – ответил музыкант. – К несчастью, молодой человек одержим. Он признался мне, что с ним разговаривает джинн и подсказывает ему мелодии, которые он потом называет своими. Юноша невероятно тщеславен и мнит, что ему нет равных в мире. Он не получил никакой награды и даже не был снова приглашен вашим высочеством, решил, что его таланты не оценили должным образом, и в гневе уехал. Где он сейчас, мне неведомо. Но возблагодари небеса, мой принц, за то, что ты избавился от этого человека, поскольку он подвержен приступам бесноватости и в это время он страшен.

Халиф, хотя и сожалел об утрате молодого музыканта, вселившего в него столь большие надежды, удовлетворился объяснениями Исхака. Собственно говоря, в словах старого маэстро были зерна правды. Зириаб действительно верил, что во сне слышит пение джиннов. Проснувшись, он вскакивал и звал двух девушек-рабынь, Газзалан и Хиндах, которые приносили свои лютни, и он учил их играть мелодию, которую он услышал во сне, а сам в это время записывал слова. Никто не знал лучше, чем Исхак, что в этом нет никакого безумия. Какому истинному художнику, верящему в джиннов или нет, не знакомы моменты, когда он оказывается во власти эмоций, которые трудно облечь в слова? Поневоле станешь думать о сверхъестественном.