Довольно скоро обнаружилось, что весьма полезными союзниками ренегата стали христиане Кордовы. Давно ушли в прошлое дни, когда мученичество было единственным средством проявить свое религиозное рвение и ненависть к завоевателям. Среди всеобщей неразберихи они решили помочь своему освобождению силой оружия. Даже те, кто раньше демонстрировал непоколебимую преданность Омейядам, стали их злейшими врагами. Среди них был граф Сервандо. Сын монастырского крестьянина, он не гнушался ничем, чтобы попасть в милость к монарху. Зная, что лучший способ добиться этого – пополнить казну, он обложил своих собратьев-христиан непомерной данью, вынудив отказаться от своей веры. «Он не только убивал живых, – писал современник, – но и не уважал мертвых». Дело в том, что, дабы разжечь ненависть между христианами и мусульманами, он велел выкопать тела мучеников из-под алтарей и выставить их напоказ чиновникам султана, ругая дерзость фанатиков, жаловавших столь почетное погребение жертвам мусульманского правосудия. Едва ли существовал человек, которого христиане ненавидели бы больше, чем его. Священнослужители не находили слов, чтобы поносить его. Этого человека называли безумным, бесстыдным, самонадеянным, жадным, жестоким, наглым, заносчивым и т. д. Они говорили, что он пошел против воли небес и являлся отпрыском дьявола. У священнослужителей были и другие причины его ненавидеть. Сервандо обложил такой тяжелой данью церкви столицы, что они не могли платить даже своему духовенству, и им приходилось мириться с льстецами и подхалимами, которых Сервандо назначал по своему выбору. Более того, Сервандо стал смертельным врагом мучеников и их покровителей, для которых он расставлял ловушки с воистину дьявольской хитростью. В одном случае он обвинил аббата Самсона и Валенция, епископа Кордовы, в том, что они подстрекали одного своего прихожанина к богохульству в адрес пророка, и обратился к султану со следующими словами: «Пусть ваше высочество пошлет за Самсоном и Валенцием и спросит, считают ли они, что богохульник говорил правду. Если они ответят утвердительно, пусть их накажут за богохульство, но, если страх заставит их отречься от обвиняемого, пусть им дадут кинжалы и прикажут заколоть его. Отказ пойти на это явится доказательством того, что этот человек – орудие в их руках. Тогда пусть мне дадут меч, и я убью всех троих». Прошло двадцать лет с тех пор, как это было сказано; времена изменились, и люди тоже. Проявив завидную прозорливость, Сервандо неожиданно проникся сильнейшей антипатией к султану, под которым уже сильно качался трон, и не менее сильной симпатией к лидерам национальной партии. Он стал выказывать благоволение к своим собратьям-христианам, которых еще недавно всячески преследовал, вступил с ними в заговор и попытался поднять восстание. Двор раскрыл часть его планов и арестовал его брата, но Сервандо, вовремя предупрежденный, сумел бежать вместе со своими ближайшими сторонниками. Выбравшись из столицы, он оказался в безопасности, поскольку власть султана не распространялась за пределы городских стен. Зная, что ему нечего бояться, он решил занять крепость Полеи, что в одном дне пути от Кордовы. Идриси помещает ее в пяти лигах от Кордовы, ближе к Сантаелле. Сейчас это место называется Агилар-де-ла-Фронтера. В документе 1258 года, который цитирует Лопес де Карденас, сказано: «Агилар, бывший Полеи». Эта крепость охранялась ничуть не лучше, чем другие замки султана, и его попытка оказалась успешной. Обосновавшийся в крепости, Сервандо предложил союз Ибн-Хафсуну. Последний с радостью принял предложение. Он отправил к Сервандо какое-то количество солдат и посоветовал совершать постоянные набеги на окрестности Кордовы. Лучшего организатора таких набегов, чем Сервандо, найти было трудно. Он отлично знал местность и был, если верить арабским хронистам, отличным наездником. Он покидал замок поздно вечером, когда сгущалась тьма, и возвращался на рассвете, оставив после себя сожженные поля и деревни и горы трупов. В конце концов, он сам был убит в одной из таких вылазок, но его приближенные продолжили начатую им кровавую работу.