Говорят, что посол Альманзора при дворе Гарсии Наваррского – где его осыпали почестями, – посещая церковь, случайно встретил старую мусульманскую женщину, которая сказала ему, что была взята в плен еще ребенком и с тех пор живет рабыней на священной территории. Она попросила Альманзора привлечь внимание к ее делу. Тот пообещал и вскоре после этого, вернувшись домой, рассказал об итогах своей миссии Альманзору. Выслушав его доклад, Альманзор спросил, было ли в Наварре что-то, вызвавшее его недовольство. Тогда посол поведал о мусульманской рабыне. «Клянусь Аллахом! – вскричал Альманзор. – С этого надо было начинать!» Немедленно выступив в поход, он повел армию прямо к границе с Наваррой. В большой тревоге Гарсия написал письмо, желая узнать, чем вызвал недовольство всесильного Альманзора. Сам он никакой вины за собой не видел. «Что? – удивился Альманзор, прочитав письмо в присутствии гонцов. – Разве он не поклялся, что в его стране не осталось ни одного мусульманского пленного обоего пола? Он солгал! Мне стало известно, что в одной из ваших церквей живет мусульманская женщина! Я не покину Наварру, пока она не будет передана мне в руки!»
Получив ответ, Гарсия, не теряя ни минуты, отправил к Альманзору женщину, а с ней еще двух, которых обнаружил во время самых тщательных поисков. Король поклялся, что не видел этих женщин и ничего о них не слышал, и добавил, что велел разрушить церковь, о которой упомянул Альманзор.
Альманзор вселял ужас во врагов, но одновременно был божеством для своих солдат. Они считали его отцом, который всегда позаботится об их нуждах. Вместе с тем в вопросах военной дисциплины он был беспощаден. Однажды, инспектируя войска, он заметил блеск меча, который должен был оставаться в ножнах. Он немедленно велел привести к нему нарушителя.
– Ты смеешь, – воскликнул Альманзор, пылая от ярости, – доставать меч из ножен до того, как дан приказ!
– Я только хотел показать его товарищу, – пробормотал нарушитель. – Я не собирался вытаскивать его из ножен. Он случайно выскользнул.
– Пустые отговорки! – заявил Альманзор и добавил, обращаясь к своим офицерам: – Пусть голову этого человека отрубят его собственным мечом, а тело пронесут через строй, как наглядный урок дисциплины.
Такие примеры внушали солдатам благоговейный страх. Проходя мимо него на параде, люди всегда хранили торжественное молчание. «Даже кони, – писал арабский хронист, – знали свое дело и не ржали».
Благодаря армии, которую он создал и дисциплинировал, Альманзор завоевал для мусульманской Испании силу и процветание, каких она не знала ранее, даже при Абд-ер-Рахмане III. Но это была не единственная его заслуга. Не только его страна, но и цивилизация в целом ему многим обязана. Он восхищался и всячески поддерживал интеллектуальную культуру, и хотя был вынужден, по политическим соображениям, не поддерживать философов, но всегда защищал их, если мог это делать, не идя против теологов. К примеру, некий Ибн ас-Сонбоси был арестован и посажен в тюрьму по подозрению в безбожии. Против него было много свидетелей, и факихи посчитали его достойным смерти. Между прочим, в это же время было арестовано еще несколько литераторов. Каждую пятницу их сажали перед дверью мечети, и глашатай кричал: «Все, кто может свидетельствовать против этих людей, сделайте это!» Приговор едва не был приведен в исполнение, когда поспешно вошел очень влиятельный факих, Ибн аль-Маква, отказавшийся участвовать в судилище. Благодаря изумительным софизмам, которые делали больше чести его доброте, чем логике, он сумел добиться отмены приговора, несмотря на яростное противодействие кади Ибн ас-Сари. Последний вызвал недовольство Альманзора. Радуясь возможности обуздать религиозный фанатизм, хаджиб воскликнул: «Мы должны поддерживать религию, и все правоверные находятся под нашей защитой! Суд постановил, что Ибн ас-Сонбоси из их числа. Тем не менее председатель суда предпринял неслыханные усилия, чтобы добиться его осуждения. А значит, кади – кровожадный человек и, как таковой, не должен жить». Это было всего лишь предупреждение. Кади бросили в тюрьму на несколько дней, и можно предположить, что впредь он проявлял меньше рвения в отношении неудачливых скептиков, отрицавших общепринятые догмы.