Мажарин

— Правда-правда! — воскликнула Марина. — Жила с планом убийства в башке.

— Представь!

— Что ж ты со мной своим планом не поделилась, я бы подкорректировал, помог тебе его в жизнь воплотить. Кишки бы им интеллигентно выпустил.

Стэльмах перестала смеяться и отставила бокал. Так быстро менялось у нее настроение. У него тоже. За смехом горечь, за горечью кислота разъедающая. И снова сладость, когда ее губы сладко прижались к его…

— Я тогда Егору сказала, что не только деньги спину выпрямляют, — быстро заговорила, как будто боялась не успеть сказать, — что ты прямо ходишь, а он пресмыкаться будет всю жизнь перед такими, как Харин… всю жизнь на полусогнутых… это все я, мой язык… я наговорила там с три короба… они, как специально, ноги сломали, чтобы не ходил…

— Глупая, причем тут ты и твои слова? — чуть усмехнулся Сергей и тут же рявкнул:

— Не реветь! — погладил Маринкину руку, чтобы смягчить свой тон. — Братец твой ублюдочный прекрасно знал, что, если я буду на ногах, он — труп. Вот и все. Ему не жить, и он это знал. Если я буду на ногах, я его убью. Я бы это сделал. Скажи мне, почему не пришла? Потом, позже… Скажи.

Я же не поругать тебя хочу, мне надо знать, что у тебя внутри.

— Еще, — потребовала еще шампанского, попутно собираясь с мыслями, чтобы внятно ответить. — Я на своем собственном опыте знаю про растоптанную гордость, про унижение… Сережа, я влюбилась в тебя, как сумасшедшая и позволила растоптать… но я бы все, что угодно, сказала, лишь бы тебя не трогали… Не перебивай! А то недоговорю… — прерывисто вздохнула и подтерла скопившиеся в уголках глаз слезы.

— Не реви, слышишь. Не плачь, — все равно сказал он.

— Это была игра на самых высоких ставках. Я проиграла, — болезненно улыбнулась.

— Разве я могла после этого на что-то рассчитывать? Разве имела право? Когда случается то, чего больше всего на свете боишься, ничего внутри не остается. Для поступков и перемен силы нужны, а у меня их больше не было. Думала, для тебя так будет лучше… видеть ты меня больше не хочешь…

Влюбилась как сумасшедшая. Каждый вздох его глотала, ничего взамен не требуя, ни на что не надеясь. Проживала каждую минуту с ним, как последнюю, где-то внутри зная, что последними эти минуты и будут.

— А ты думаешь, сильный тот, кто не отчаивается или духом не падает?

Марина в ответ лишь пожала плечами.

— Духом не падает только бесчувственный, потому что души нет. Нам не хватило чего-то, да? — Понизил голос. Тихо заговорил, спокойно. — Чего-то не хватило… чтобы тебе потом вернуться, а мне разыскать… Чего не хватило?

— Времени, — уверенно прошептала она. — Времени нам не хватило. Рядом.

Чувства же были, правда, Сережа? Времени для них не хватило, уверенности какой-то внутренней, чтобы земля под ногами была, а не болото…, чтобы мне потом все равно вернуться, а тебе потом все равно разыскать…

— Сколько, Мариша? Сколько не хватило, чтобы не было семи лет?

— Пять дней… еще недельку бы вместе… Не реветь! — приказала сама себе и замолчала.

Мажарин сделался сосредоточенным и жестковатым. Нахмурился. Марина замерла, ожидая от него чего-то убийственно серьезного и определяющего.

— И хватит уже меня, как шлюху, таскать. То по машинам, то по туалетам, — проворчал он. –

Я в кровати хочу.

Марина взорвалась громким смехом и крепко обняла его. Прижалась болезненно счастливая, немного опьяненная красным вином и тяжелым разговором.

— Все хорошо будет, — прошептал Мажарин ей в шею, прижимаясь губами. — Просто надо вместе… только вместе… рядом-рядом, близко-близко…

Глава 18

Влажная испарина между их сплетенных тел, тяжелые Сережкины руки на ее спине, сбитое одеяло, прикрывающее кое-как, жаркая постель, пропитавшаяся их смешавшимся запахом, — все непривычно, родное и чужое одновременно.

Родное — потому что Мажарин, но чужое — потому что совершенно отвыкла от этого. Давно забыто ощущение рядом мужчины, и даже собственное обнаженное тело вызывало какое-то смущение и легкую тревогу: привыкла спать в тонкой пижаме или хотя бы в трусиках.

Столько лет одна. Столько лет вторая половина кровати пустовала.

Теперь всему учиться заново. Спать со своим мужчиной, жить с ним. Жить другими мыслями. Для двоих, а не для себя одной. Снова для Него после стольких лет одиночества. Они ведь оба срослись с ним, с этим безнадежным одиночеством. Каждый по-своему. Смогут ли теперь привыкнуть жить вместе?

Хотелось перевернуться на другой бок, но боялась разбудить Сережу, он так спокойно спал.

Чуть пошевелилась, немного переваливаясь на живот, и Мажарин вздохнул, скользнув рукой вниз по ее спине. Проснулся все-таки. То ли от ее шевеления, то ли сам по себе.

— Что-то у меня голова трещит от твоего игристого, как от ведра водки.

— Это не от него, это от нервов, думаю. Правда я не в курсе, как должна болеть голова от ведра водки. — Улеглась удобнее, прижавшись щекой к его груди.

Много лет не позволяла себе мечтать даже о такой простой вещи: прижаться к нему и слушать, как громко и ровно бьется его сердце.

Или мечтала все-таки?

Мечтала. Но где-то очень глубоко и тайно, что самой себе боялась признаться.