Меч и Крест

Боэмунд, с удивлением, оглядывал хлипкую, бедную лачугу Гвилима Спайка. «Или мало ему мой отец и дядя Рожер, платят за превосходных лучников, которых он тут обучает? Или мало платят ему знатные сеньоры и богатые купцы, за умения его учеников? Достаточно! Так откуда эта убогость и нищенство?».

Бьёрн, прочитав мысли Боэмунда, просипел ему в ухо:

– Лучше, хоть и бедная, убогая хижина, но принимают здесь, от всей души. От всего сердца. С чистым и искренним радушием. Это лучше, чем роскошные, золочённые дворцы, где не знаешь, откуда ждать удара, где яд в бокалах, где звучат, масляные, льстивые речи, усыпляющие твою бдительность.

А Гвилим Спайк, сказал:

– Я делаю из своих учеников воинов, и с ранних лет, заставляю их принимать как должное, нужду и лишения. Пекущее солнце, дождь, льющийся ночью на постель, холод, шум, всё это, у нас в порядке вещей, это позволяет им быть стойкими, когда они отправятся в поход или на войну. Пусть привыкают, и тем крепче, они станут.

После скудного угощения – хлеба, гороха и репы, Гвилим Спайк пригласил их на луг, где тренировались его ученики.

– У меня, есть для тебя подарок, Боэмунд, сын Роберта. Вот взгляни на того лучника, видишь? Это мой лучший ученик, Хакон Немой, сын Торвальда Клок Овечьей Шерсти. Они пришли сюда, в надежде на лучшую долю, но его отец, сгинул где-то на войне. А Хакон… Он норвежец, и от норвежца я не ожидал такого умения в стрельбе, какое присуще, только валлийцам. Но он превзошёл всех! Его стрелы летят без промаха. С закрытыми глазами, на слух, на малейший шорох и движение, он поражает мишени в цель. И в быстроте стрельбы, ему нет равных. Мы называем его Немым за его немногословность. Возьми его, и он, будет преданно и верно служить тебе, Боэмунд.

Боэмунд, прищурив глаза, глядел на молодого, ещё безусого лучника, но, с не по годам развитыми, широкими плечами.

А Бьёрн первым понял всю выгоду от этого норвежца, который не связан никакими родственными узами среди местных сеньоров, и который, будет действительно преданно и верно служить своему благодетелю. Он уже подобрал несколько телохранителей для Боэмунда, из числа таких же юношей, и присутствие опытного лучника, а словам Гвилима Спайка стоило верить, будет среди них, весьма кстати.

Бьёрн кивнул Боэмунду, и тот, произнёс:

– Благодарю. Раз вы его так хвалите, то я возьму его, на службу к себе.

Запыхавшийся гонец, влетел в ворота школы.

– Радуйтесь, люди! Благодарите и славьте Господа бога нашего! У Великого графа Рожера, родился сын!

По случаю рождения долгожданного наследника, названного Готфридом, в Мессину прибыл сам Великий граф Сицилии Рожер Отвиль, желая устроить для горожан, праздник и увеселение по этому поводу.

Но Боэмунд, сдержанно поздравив дядю, не особо разделяя его радость. Он больше сблизился с его незаконнорожденным сыном – Жорданом, и они, эти два бастарда, стали много времени, проводить вместе. Они выезжали на охоту, устраивали свои пиры и попойки, много говорили, делясь своими планами на будущее, и оба, с призрением, с плохо скрываемым гневом, негодованием и ненавистью, поглядывали на дворец Рожера, где шло шумное веселье.

Глава одиннадцатая

Рожер, опухший от многодневной пьянки, уставший от шума и духоты, мало спавший в дни пира, спешно собрал своих советников.

– Сукин сын Ингельмарий, восстал против меня! Он был простым моим рыцарем, я возвеличил его, отдал за него в жёны, вдову нашего горячо любимого племянника Серло, павшего смертью храбрых, в бою с неверными! Я дал ему, все феоды Серло, сделал его знатным и богатым, а этот паскудник, восстал против меня!

– Надо проучить мерзавца! – порывистый Жордан, положил руку на рукоять меча. – Прикажи, отец, и я, принесу тебе его голову! Повешу, гниду, в назидание всем остальным!

– Ты останешься здесь! – резко осудил порыв своего сына Рожер.

Жордан, покрасневший от обиды, опустил голову, стараясь ни с кем не встретиться взглядом. Он нутром чуял взоры всех остальных, устремлённые на него, зная, что на многих лицах, блуждает насмешливая улыбка. «Выскочка! Бастард! Ублюдок! Незаконнорожденный! А туда же, лезет, стремясь стать в один ряд, с достойными рыцарями! Поделом тебе, поделом, за твоё невежество!» – словно говорили эти взгляды, и Жордан побледнев, крепко, до боли, сжал кулаки.

Рожер, желая сгладить свою резкость по отношению, пусть и к незаконнорождённому, но всё-же сыну, уже более ласковым голосом сказал:

– Ты сам знаешь, Жордан, что сейчас, нет у нас на Сицилии более упорного и злейшего врага, чем эмир Сиракуз и Ното Бенарвет. (Именно так, Готфрид Малатерра, передаёт его имя. Возможно, его звали Ибн аль-Варди, но арабские источники не сообщают его оригинального имени. Говорили, что раннее от был христианином, потом принял ислам. И никогда не было на Сицилии, более злейшего врага христианской веры, чем ренегат Бенарвет). – Ты вернёшься в Катанию, и поможешь Элиасу Картоменсису в борьбе против Бенарвета. Роберт де Сурдеваль, на тебе, оборона Таормины.

Роберт де Сурдеваль молча поклонился.