Меч и ручка

Томас должен был решить эту задачу другим способом. Но, стоя здесь, в окружении мертвых, он понятия не имел, как действовать дальше. Все остальные головоломки были построены на логике и наблюдательности или же были загадками, требующими взгляда на проблему под другим углом…

«Под другим углом».

Он присел на корточки и поднял свою лампу повыше. На стене что-то было, но такое блеклое, что Томас не мог разобрать, что это такое.

Как бы ему ни была ненавистна эта мысль, ему придется опуститься ниже. Лечь на землю и посмотреть вверх.

Лечь, как в могиле.

Томас убрал кости, растянулся на полу и посмотрел прямо на дверь в стене.

На ней и правда оказалась надпись, которую можно было разглядеть только под этим углом. Греческие буквы, которые гласили: «Что легче перышка, но даже самые сильные не могут долго удержать?»

Это было совсем несложно.

– Дыхание, – сказал Томас и не забыл ответить по-гречески: — Anapnoí.

Стена отодвинулась.

Томас поднялся на ноги и вошел в гробницу Герона.

Там кто-то стоял, и Томас остановился, когда стена снова закрылась за ним. Он не мог поверить собственным глазам, потому что ему показалось, что здесь находится кто-то живой.

Нет. Неживой. Но очень похожий на живого. Мужчина в греческом хитоне и накинутой на плечи мантии. Взрослый. Лысеющий. С добрым лицом, округлым животом и тонкими руками. На голову ниже Томаса.

Он был сделан из металла, но так искусно, что на первый взгляд казался скорее творением божественных рук, а не человеческих. Там, где должна быть кожа, он имел текстуру кожи, а металл струился, как ткань. Даже его глаза казались настоящими и будто бы смотрели на Томаса так же пристально, как сам он смотрел на механического стража.

– Добро пожаловать, – сказал страж. Голос звучал странно – как настоящий и одновременно не совсем. Человеческий голос, запечатленный во времени. Он говорил на том же архаичном греческом, как и сфинксы. – Я Герон Александрийский. Вы проделали сложный путь, чтобы найти меня, но все, что вы видите перед собой, – это призрак в металлической клетке. Я записал ритм и тембр своего голоса на восковой табличке. То, что вы сейчас слышите, – это человек, давно обратившийся в прах, но я все же приветствую вас. – Голос изменился. Стал более суровым. – Если вы пришли за богатствами, то знайте, что они могут вам дорого стоить. Если вы пришли за знаниями, возможно, найдете то, что ищете, если вы умны и быстры. Прощайте, незнакомец. Найдите меня в Элизиуме, когда ваше время на этой земле будет сочтено, и расскажите, как вы распорядились всем тем, что я вам оставил.

Голос оборвался. Статуя замерла.

За ней открылась дверь, и там сияли чудеса. «Чудеса». Томас затаил дыхание и почти против своей воли шагнул вперед. Неужели это… неужели это паровая каллиопа Герона? Его механизированное кукольное представление, собиравшее зрителей со всего мира? А та фантастическая машина в углу… Неужели это печатная машина? Похожая на ту, которую они с Джессом смастерили и с которой все началось? Ну конечно, Герон первым додумался бы до такого ценного и важного изобретения.

«Они так долго скрывали его. Даже Герону не доверяли, хотя в Великой библиотеке не было изобретателя, которому бы доверяли больше, чем ему».

Томас едва ли заметил, как за ним закрылась дверь. Воздух, проникавший через маску, пах свежестью, а когда он снял ее, воздух и правда оказался свежим. Томас убрал маску – она все равно скоро перестала бы функционировать – и подошел к паровой каллиопе, позолоченному набору трубок, которые взвивались фантастическим вихрем. Без сомнений, бойлер уже пересох, и Томас не стал нажимать на выключатель, но услышать, как она играет, было бы поразительно.

Томас прошел мимо машины с заостренным стилусом, который был прикреплен к восковой табличке.

– Что это? – удивился он вслух и увидел, как стилус вывел на табличке слова, которые он произнес. Томас говорил по-гречески, и устройство его понимало. Тот самый удивительный механизм, который, должно быть, когда-то записывал голос Герона. Чудо, которое было изобретено еще во времена основания Великой библиотеки. Томас прикоснулся к изящному механизму и подумал: «Его создали руки Герона». Он будто прикасался к самому гению. Томас сморгнул слезы, резко вдохнул и почувствовал острую боль внутри. «Я начинаю уставать», – подумал он, но это было неправдой. Он закашлялся. Продолжил кашлять, и от жуткого приступа скрючился почти пополам. Томас нащупал маску, но не смог ее надеть. Глаза и кожу жгло, и только теперь он понял, что в свежем воздухе витает какой-то неприятный запах, химический и почти что сладковатый.

И зеленый туман поднимается от пола и обвивает его вокруг лодыжек.

Статуя Герона повернулась и сказала:

– У тебя есть время, пока не повернутся часы, чтобы найти ответ и заслужить свои находки.

Томас судорожно вдохнул воздух, чтобы справиться с судорогой в легких, и, подняв глаза, увидел, что статуя теперь держит водяные часы.

А вода из верхней части сосуда быстро стекает в нижнюю.

Время поджимало.

Записки