Меч и Цитадель

– Если ты вправду неживой, я лучше поищу способ пробудить тебя к жизни.

– Вот тебе и братское сочувствие! Сама-то ты, Текла, сидя здесь, взаперти, отчего-то не стремилась пожить подольше, когда тот мальчишка принес тебе нож.

Кровь прилила к щекам, рука сама собой вскинула кверху посох черного дерева, однако удара я не нанес.

– Живой ты или мертвый, твой ум на удивление проницателен. Из всех моих составляющих Текла наиболее склонна поддаться гневу.

– Кабы ты унаследовал ее железы вместе с памятью, все вышло бы по-моему.

– Тебе и это известно. Откуда ты, слепой, так много знаешь?

– Ничтожные вибрации, создаваемые деяниями грубых умов, тревожат жидкость в этом сосуде. Я слышу твои мысли.

– А я, очевидно, слышу твои. Но отчего мне тогда не слышны еще чьи-либо?

Глядя прямо в сморщенное личико гомункула, озаренное последним лучом заходящего солнца, проникшим внутрь сквозь пыльный иллюминатор, я уже не замечал движения его губ.

– Ты, как всегда, слышишь себя самого. А слышать других не можешь, так как твой разум постоянно вопит, будто младенец, плачущий в корзине… О-о, вижу, ты это помнишь.

– Я помню, как в давние-давние времена, замерзший, проголодавшийся, лежал на спине, в окружении бурых стен, и слышал собственный крик. Да, должно быть, тогда я был младенцем, еще не выучившимся даже ползать. Ты очень, очень умен. О чем же я теперь думаю?

– Что я – всего лишь бессознательное проявление твоей собственной чудесной силы, наряду с Когтем. И это, разумеется, правда. Увечный, я умер еще не рожденным и с тех пор хранюсь здесь, в сосуде с белым бренди. Разбей сосуд.

– Вначале я хотел бы спросить кой о чем, – ответил я.

– Брат, там, за дверьми, старик с каким-то письмом.

Я навострил уши. Как странно было, долгое время не слыша ничего, кроме слов гомункула в голове, снова услышать настоящие звуки – перекличку полусонных дроздов среди башен и дробный стук в дверь…

Гонцом оказался старый Рудезинд, провожавший меня до комнаты-картины в Обители Абсолюта. Увидев его за порогом, я (к немалому, полагаю, удивлению караульных) жестом пригласил его внутрь, так как захотел поговорить с ним и знал, что при нем нет нужды сохранять царственный вид.

– Сколько живу на свете, а здесь еще не бывал, – сказал он. – Чем я могу услужить вам, Автарх?

– Уже услужил – одним тем, что мы снова видим тебя. Тебе известно, кто мы такие, не так ли? При прошлой встрече ты нас узнал.

– Если б я даже не знал вас, Автарх, в лицо, о том, кто вы таков, мне бы уже сообщили три дюжины раз. Наслышан, наслышан… похоже, здесь только и разговоров, что о вас. Как вас прямо здесь, в двух шагах, пороли, вгоняя ума через зад. Как вас видели то там, то сям, каковы вы были с виду и что кому говорили. На кухне не найти ни единого повара, который бы частенько не баловал вас в детстве печеньем, а солдаты, все как один, вас байками потчевали, а женщин, не целовавших вас и не штопавших дырок в ваших штанах, я давненько уже не видал. Был у вас и пес…

– Это правда, – подтвердил я, – пес у нас был.

– И кошка, и птичка, и коати, воровавший яблоки. А еще вы облазили все стены вокруг. А после спрыгивали вниз, а не то – по веревке спускались или прятались, притворяясь, будто бы спрыгнули. Можно сказать, вы – каждый мальчишка, когда-либо здесь воспитывавшийся, а кое-что из историй, рассказываемых о вас, я еще в детстве слышал про тех, кого едва успел застать в живых глубокими стариками, а кое-какие из якобы ваших проказ вовсе учинил сам, семьдесят лет назад.

– Да, нам уже известно, что лик Автарха постоянно сокрыт под маской, сотканной для него людьми, и это, вне всяких сомнений, к лучшему. Понимая, насколько в действительности отличаешься от того, кому все они кланяются, нелегко возгордиться сверх меры. Однако нам хотелось бы узнать кое-что о тебе. Прежний Автарх сообщил нам, что ты был его тайным стражем в Обители Абсолюта, а теперь нам известно, что ты служишь Отцу Инире.

– Так и есть, – подтвердил старик. – И, имея честь состоять при нем в слугах, пришел к вам с письмом от него.

С этим он показал мне небольшой, слегка грязноватый конверт.

– А мы – господин Отца Инире.

– Знаю, Автарх, а как же, – поклонившись на деревенский манер, отвечал старый чистильщик картин.