– Если так, мы велим тебе сесть и устроиться поудобнее. У нас есть к тебе вопросы, а держать на ногах человека столь преклонного возраста мы совсем не хотим. Когда мы были тем самым мальчишкой, о котором, по твоим словам, говорят все вокруг, или немногим старше, ты указал нам путь к книжным полкам мастера Ультана. Отчего ты так поступил?
– Не оттого, что знал о вас больше других. И не по приказу господина, если вы вдруг так думаете. Но разве вы письма его не прочтете?
– Вскоре прочту. Сразу же, как только получу честный, немногословный ответ.
Поникнув головой, старик стиснул в ладони жидкую бороду, так что иссохшая кожа на подбородке, словно бы потянувшаяся за поседевшими волосами, покрылась множеством крохотных островерхих бугорков.
– Автарх, вы полагаете, будто я в те времена уже о чем-то догадывался. Что ж, может быть, кто-нибудь и догадывался. К примеру, мой господин… а может, и нет. Не знаю. – Сверкнув слезящимися глазами, старик взглянул на меня из-под бровей и вновь опустил взгляд. – Вы были юны, мальчишкой казались подходящим, вот я и решил показать вам…
– Что показать?
– Я, сами видите, стар. И в то время был стариком, и сейчас стар. Вы с тех пор выросли, возмужали, по лицу вижу. А я почти не состарился, так как минувшее время для меня – пустяки. Сосчитайте, сколько времени я потратил, только карабкаясь на стремянку да спускаясь с нее, и то больше выйдет. И вот мне захотелось, чтоб вы поняли, сколько всякого произошло до вас. Что тысячи тысяч человек жили и умерли, пока вас даже в мыслях еще не существовало, и среди них немало тех, кто много лучше, чем вы, Автарх… то есть чем вы в те дни, разумеется. Казалось бы, всякий, выросший здесь, в старой Цитадели, должен знать это с рождения, однако не тут-то было. Каждый день рядом ходят, но ничего подобного не замечают. А вот побывав там, у мастера Ультана, самые смышленые начинают кое-что соображать.
– Другими словами, ты – заступник умерших.
– Да, так и есть, – кивнув, подтвердил старик. – Люди вечно толкуют о справедливости к тому да сему, но о справедливости в их отношении я не слыхал еще ни от одного. Мы забираем все, что они имели, и это в порядке вещей. На мнения их чаще всего плюем, но и в этом, по-моему, нет ничего страшного. Однако нам следует хоть время от времени вспоминать, как много из того, что имеем, получено нами от них… вот я и решил, пользуясь случаем, замолвить за мертвых словечко. Ну а теперь, если вы, Автарх, не возражаете, оставлю-ка я письмо на этом вот чудном столике и…
– Рудезинд…
– Да, Автарх?
– Ты собираешься продолжить чистку картин?
Старик кивнул снова.
– Это одна из причин того, что мне не терпится поскорее уйти, Автарх. Я ведь был в Обители Абсолюта, пока господин мой… – Тут он сделал паузу и словно бы сглотнул, как делает всякий, заподозривший, что сболтнул лишку. – Пока господин мой не отбыл на север. Фехин давно нуждается в чистке, а у меня все никак руки до него не дойдут.
– Рудезинд, ответы на вопросы, которые мы, по-твоему, собираемся задать, нам уже известны. Известно нам, что твой господин – из тех, кого люди зовут какогенами, и что он – неважно, по какой причине – решил навсегда связать судьбу с человеческим родом, живя на Урд под видом человека. Еще одна из таких – кумеянка, хотя, возможно, этого ты не знаешь. Нам даже известно, что твой господин был с нами в северных джунглях, где до последней возможности пытался спасти моего предшественника. Мы только хотели сказать вот что: если мимо тебя, примостившегося на стремянке, снова пройдет мальчишка, посланный куда-либо с поручением, направь его к мастеру Ультану. Таков наш приказ.
Дождавшись его ухода, я разорвал конверт. Листок внутри оказался не слишком большим, но сплошь испещренным мелкими, убористыми письменами, словно на нем раздавили множество крохотных паучков.