Меч истины (СИ)

Откликнулся Позвизд, не стал молчать:

- Нет больше милого твоего на свете, сгубила его Кривда.

Обеспамятела от тех слов Краса, побрела без дороги, куда сердце вело. Ибо каждая половинка его звала другую половинку, соединиться хотела. Опомнилась девица возле тёмной норы, под землю ведущей. И сидела подле норы девка чёрная, узкогрудая.

- Куда путь держишь? – девка молвила. И узрела Краса, что перед ней сама Ягая – владыка кромки, за которой мёртвое царство.

- На тот свет иду. Нет мне боле жизни без милого!

- А проходи, - Ягая сказала. – У меня для всех путь открыт! – и добавила. – Может, ещё чего хочешь? Ты скажи, я исполню.

Вспомнила Краса слуг Кривдиных, что Горисвета сгубили, ответила:

- Хочу посчитаться с теми, кто мужа моего прежде времени в могилу свёл.

- То дело, - сказала Ягая. – Пошлю за ними Встречника , от него никто из убийц не уходил. А только незадаром моя услуга.

- Чего же ты хочешь, хозяюшка?

- Отдай мне половинку сердца Горисветова!

Дрогнуло сердце в груди у Красы, тревожно забилось. Задумалась она. И в тот же миг встала перед ней девица красоты невиданной: тонёшенька, как тростник, нежна, как пух, добра, как день. То была сама Леля, богиня весенняя, что любовь бережёт. Молвила Леля, словно колокольчик прозвенел:

- Не отдавай, Краса, сердца молодецкого! Пока ты есть, и он живёт. Со Встречником – злой силой – знаться, всё равно, что с Кривдой дружить. Али нет у тебя иного дела на земле?

- Что же за дело? – Краса тихо молвила.

- Кровь Горисвета собрать, силу Горисвета сплотить, частичку твоего милого оживить, чтобы продолжалась эта жизнь трижды три сотни лет. Есть у тебя для того средство верное.

- Что за средство, не томи, скажи?

Рассмеялась Леля:

- Половинка сердца любимого, что в твоей стучит груди.

Рассмеялась, а после нахмурилась:

- Что, хочешь ли то сердце Встречнику отдать? Али при себе держать будешь? Али мне отдашь, чтобы продолжал Горисвет жить в миру людей?

Краса, не мешкая, из груди сердце вынула, Леле его подала:

- Возьми, верни Горисвету жизнь!

- Да у тебя-то лишь половинка сердца навеки останется.

- Это мне всё равно!

Взяла Богиня Весны частичку сердца молодецкого, как птаху в ладони, подержала у лица, что-то шепнула да дунула. И обернулось сердце малым дитём. Протянула Красе дитя:

- Вот тебе дело на все годы вперёд. Вот плоть и кровь, вот жизнь, что будет длиться трижды три сотни лет. От отца к сыну, от сына к внуку пойдёт – твоя печаль, любовь Горисветова!

Готы любили баять про Последний День, когда их Боги выйдут в решающий бой. Сомкнутся тучи, погаснет Солнце. И Бог Грозы будет мчаться в померклом небе, разя восставшее зло. И в этот час поднимутся из земли все почившие герои, чтобы вновь оружием поборать то, с чем ратились при жизни. Чай, не скоро ждать того дня? Мы не доживём.

Христиане верили, что все чистые души - те, кто праведно жил на земле, воссоединятся в Царствии Небесном. Но, слыхала я, в христианский рай не пускали тех, кто служил иным богам. Зря об этом баял Смородине пришлый монах, зря она ему верила. Не встретиться ей с милым на небесах.

У меня была своя бабья вера, что спасала меня долгие годы: вера в сказку, что сложила себе сама. Мне та сказка душу сохранила, дала надежду, но для Аяны не слагалась сказка с хорошим концом. Сбудется лишь тот конец, какой они сами сложить сумели.

Ворожба, коей в сон её погрузила, век продолжаться не могла. Придёт день ей очнуться и дальше жить. Пока же навеянный мной сон берёг её не только от страшной яви. От горя обняла сестру лихорадка-Огнея. Порой я не ведала, удастся ли её побороть. Аяна сильная была, да горе-то любого силы лишает.

Гай подле матери в возке сидел, с куклой тряпичной играл – когда со Златкой, когда и один. Как я раньше не замечала, какой у Смородины покладистый сын? Не капризный, он и плакал-то редко. И улыбался, будто солнышко светило. А нечасто оно радовало нас той тяжёлой зимой, когда мы покинули свой дом и ехали иной доли искать. Меньшой Визарий, сирота при живой матери, мне хлопот не добавлял. К людям он тянулся, но никому не мешал - устраивался на расстоянии телесного тепла и занимал себя сам, изредка глядя ласковыми синими глазами: здесь ли ты, не ушла ли? Должно, это в отца он спокойный пошёл. Аяна пылкой была до лютости. Странно, не думала я, что стану его спокойствие добром поминать. То, что в старшем холодом казалось, в меньшом светило вешним лучом. Или мне тот лёд только чудился, и неспроста убивалась Смородина?

Той зимой я вновь стала лечить. Не помню, как началось это снова. Должно, из-за Аяны, из-за хвори её. А заметила даже не я, Томба подсказал.