Меч Кайгена (ЛП)

Мисаки не понимала, почему это была птица. В Рюхон Фаллее птицы были зловещими фигурами, вестниками хаоса, болезней и разрушений. В легендах ее детства человек, похожий на птицу, был демоном. Но Робин объяснил, что было честью иметь птицу — как символ его альтер-эго. Видим, у хадеанцев и коренных баксарианцев это было сильное существо. В зависимости от вида птицы и племени, это мог быть символ мудрости, свободы или перерождения. Мисаки полагала, что, если Робин был демоном, он хорошо старался, выглядя как сила и свобода в красном плаще.

Коли говорил о новых дополнениях плаща Жар-птицы — голографические фибры, которые заставляли бы его сливаться с тьмой, сиять или будто гореть — но Мисаки считала это глупым. Робину помог бы плащ, поглощающий звук, но он и без помощи сиял.

Выпрямившись, Мисаки кашлянула.

Робин склонил голову.

— Тень.

— Жар-птица, — она скрестила руки. — Я пришла проверить твою ногу, но я вижу, что ты задумался, так что уйду, — она повернулась, собираясь спуститься тем же путем, которым пришла.

— Моя нога в порядке, — сказал Робин. — Она перемотана достаточно, чтобы кровь пока не текла. Кто-нибудь осмотрит ее позже. Мне не нужно, чтобы ты ее латала.

— Кто сказал, что я ее залатаю? — Мисаки повернулась, возмущенно отбросив волосы. — Я хотела вернуть нож.

Робин поднял руку. Серебряный силуэт вылетел из его ладони, крутясь. Мисаки поймала кинжал за рукоять.

— Спасибо, — она убрала оружие в ножны и сказала серьезнее. — Точно не хочешь, чтобы я сделала корку?

Робин пожал плечами.

— Рана в порядке.

— Наверное, — сказала Мисаки, — раз ты стоишь на краю смерти, — она подошла к нему и посмотрела на расстояние до земли. — Ты знаешь, что ты все-таки не птица? Если упадешь с такой высоты, разобьёшься и умрешь.

— Нет, — Робин закатил глаза, со слов капал сарказм в стиле Кариты, к которому Мисаки только привыкала. — Я этого не знал.

Кровь все еще была на бетоне далеко внизу от боя Мисаки со стражами Техки, но самих мужчин не было видно.

— Я буду в порядке, — добавил он. — Я должен был остаться. Убедиться, что они были в порядке.

— Кому до них есть дело? — нетерпеливо сказала Мисаки. — Они были ужасны.

— Они были просто наемниками Техки. Они даже ничего плохого не сделали, кроме работы не на того парня.

— Они направили мачете на Эллин, — возмутилась Мисаки, — на подростка.

— После встречи с тобой они не повторят эту ошибку. Ты понимаешь идею? Не разрушать людей этого города, а делать их лучше.

— Они и недели в этом городе не прожили. Они — чужаки.

— Как и ты, — сказал Робин. — И я был таким, когда прибыл сюда. Мы не можем бороться с преступностью, если не уважаем жизнь так же, как преступники, с которыми мы боремся.

— Не думаю, что убийство ужасного человека — неуважение жизни, — сказала Мисаки. — Многие коро сказали бы, что это долг, — было определено во всех культурах воинов — Кайген, Ямма, Сицве — что убийство из самозащиты или защиты невинных было благородным делом.

— Я — не многие коро, — сказал Робин, — и я не хочу спорить с тобой. Ты не обязана оправдываться. Я понимаю это. Просто… Я хочу, чтобы ты пообещала, что не будешь никого пытаться убить на этих миссиях, ладно?

Мисаки нахмурилась.

— Ты знаешь, кто я, да? Я — джиджака из необычной семьи, известной убийством людей мечами. Если ты не хотел смерти врагов, зачем брал меня в команду? Зачем… — Мисаки сделала паузу, гадая, стоит ли озвучивать вопрос, мучавший ее два месяца. — Зачем ты меня выбрал?