Меч Кайгена

— Не веди себя так, — рявкнула Мисаки строже, чем хотела. — Я не говорю, чтобы ты уходил сейчас. Тебе всегда тут рады, и ты можешь оставаться, сколько хочешь, но это не твой дом. Ливингстон — твой дом.

— Технически, Диса — моя родина.

— Но ты сделал новый дом, стал целым в Ливингстоне, как я обрела новый дом тут.

— И ты целая? — в вопросе не было презрения или вызова, только тревога.

— Да, — сказала Мисаки, и это было правдой. Впервые с момента, когда она посмотрела в глаза Робина, она сказала правду. — Я целая.

Она узнала, что целостность была не в отсутствии боли, а в способности справляться с ней.

— Ливингстон сделал тебя собой. Ты не будешь больше собой, чем ты на тех улицах. Я не знаю, почему ты бегаешь по всему миру, будто ждешь, что найдешь силы где-то еще.

— Наверное, ты права, — он вздохнул. — Я не должен был уезжать в Хейдес. В месте, которому ты не принадлежишь, много добра не найти.

— Давай так, — сказала Мисаки, — я поговорю с мужем, и мы позволим тебе задать все вопросы за один раз.

— Да?

— А когда это будет закончено, ты отправишься домой в Ливингстон и возьмешь себя в руки.

Робин кивнул без слов. Они молчали какое-то время. Изумо уснул на коленях Мисаки.

— Хочешь рассказать о ней? — слова было произнести проще, чем Мисаки думала.

— Хотел бы я мочь.

— О чем ты?

— Хотел бы я иметь сотню историй о ней, — голос Робина был тихим и далеким. — Но я едва ее знал. Я собирался ее узнать. Я хотел…

— И что случилось? — спросила Мисаки. — Она была чем-то больна?

— Нет. Она умерла смертью коро.

Мисаки выдохнула.

— Проклятие, Робин.

— Что?

— Просто я… все эти годы меня редкое утешало. Я смотрела туда, — она кивнула на горизонт, видимый за открытой дверью гостиной. — На солнце. И представала, что где-то ты счастлив. Что у тебя получилось. Ты нашел девушку, которая была нежной с твоим сердцем, но достаточно крепкой, чтобы выдержат все, что ты задумал, и что у тебя появилась семья, которой ты всегда хотел.

— О, — Робин был тронут, а потом изумленно улыбнулся Мисаки. — Это предположение не было разумным.

— Но это меня радовало.

Робин издал смешок.

— О, Мисаки, что случилось с моим другом, жестоким циником?

Мисаки упрямо подняла голову.

— Она выросла.

— Ха-ха. Я понял, что ты сделала.

— Мисаки! — позвала Сецуко из коридора и появилась на пороге гостиной. — Эй, простите, что мешаю, но ты можешь помочь с ужином? Я бы сделала сама, но мы не одни, и я не хочу, чтобы еда была ужасной.

— Конечно, — Мисаки подвинула Изумо, извинилась и встала.

Она покидала гостиную, Даниэль пронесся мимо, и она поймал его за красное кимоно.

— Даниэль, — шепнула она, склонившись ближе. — У меня для тебя важная работа.

— Что?

— Обними своего папу.

Даниэль растерялся на миг, но прошел и обвил руками плечи Робина.

* * *

Мисаки прошла той ночью в спальню, желая спросить Такеру, чем он думал, приглашая Робина в их дом. Конечно, его там не было. Обучение в додзе означало, что он передвигал бумажную работу на ночь. Мисаки не помнила, когда в последний раз он ложился спать раньше, чем она.

Он точно был в кабинете, работал. Зная, что лучше не мешать, она решила подождать его и поговорить. Притянув лампу ближе, она стала шить, чтобы не уснуть. Не сработало. Вскоре она ощутила, как прохладные руки забрали иглу и нить из ее пальцев, отложили их и потушили лампу. Наступила тьма, знакомая прохлада укрыла ее, как одеяло из снега. Когда она проснулась на рассвете, Такеру спал рядом с ней.