Меч князя Буй-тура

Через месяц с небольшим вор, уроженец Грузии, Ирицян Жирайры Александри, судимый в Белоруссии за мошенничество в особо крупном размере, но бежавший из мест лишения свободы и скрывающийся от правоохранительных органов под именем Симоняна Владимира Ивановича, был задержан, арестован и предан суду. Похищенное им имущество, в том числе и список иконы «Знамения», было обнаружено и возвращено законному владельцу — Курской епархии, клирики которой, как установило следствие, и «пригрели змею на своей груди». Не разобравшись в личности афериста, приняли его послушником, за хлеб и воду, в Знаменский храм.

Так что аргумент, озвученный Любимовым, был убийственен. Только не для Санечки, жившей в ногу со временем и впитавшей в себя нормы морали этого же времени, где белое — не всегда белое, а черное могло сойти и за белое при желании и наличии некоего количества «гринов».

— Подумаешь, — скривила она губки в скептической гримаске, — повезло. А вот кражу меча Буй-тура им, даю голову на отсечение, не поднять. К тому же, тогда весь ход расследования держал под своим контролем сам начальник УВД. И работали не какие-то лейтенантики из первого отдела милиции, а полковники из областного УВД, зубры сыска, если верить их пресс-службе. Кстати, именно полковники и были награждены УВД и епархией. Лично архиепископом Германом, — блеснула она своей осведомленностью.

— Ты, Санечка, такой красивой головкой не бросайся, — усмехнулся Любимов. — Плохая примета. У тебя она всего одна. Значит, самой, возможно, в дальнейшем пригодится. Вместе с пухленькими губками, курносеньким носиком, глазками-омутами да симпатичными ямочками на щечках, — пошутил безобидно. — Что же касается полковников, награжденных за раскрытие преступления, то знай же: такие чины сами не раскрывают — на это есть лейтенанты да капитаны с майорами. А вот когда получать награды — они всегда в первых рядах. К тому же кто-то из великих, сейчас и не помню, кто именно, да это и не важно, как-то сказал, что «у победы творцов много, а у поражения — только один».

— Поживем — увидим. — Осталась при своем мнении Санечка. — Но я уверена, что этого преступления нашим доморощенным Шерлокам Холмсам не поднять. Даже если мы, честь и совесть современной демократической эпохи, вскрывающие язвы современного общества, в том числе и коррупцию в ментуре, будем их постоянно к тому понуждать и подталкивать, не давая им ни днем, ни ночью покоя…

Санечка искренне считала себя и большинство своих коллег людьми чести и долга, никогда не идущими на сделку с совестью, выводящими при любых обстоятельствах на «чистую воду» всех коррупционеров, воров и жуликов.

«Это мы — настоящие патриоты Родины, это мы — борцы с несправедливостью и криминалом, это мы — свободные люди, уважающие законы своей страны — лишь способны вести молодое поколение вперед», — утверждала она не только в молодежной среде, где часто вращалась по долгу работы, но и на страницах газеты, в которой работала.

— Что ж, поживем — увидим… — не стал спорить далее Любимов.

— Вот именно: поживем — увидим! — Оставила последнее слово за собой раскрасневшаяся от переполнявших ее эмоций и праведного гнева Санечка. — Впрочем, что тут видеть… Не раскроют! Как могут они, тупоголовые, раскрыть, если их собственный министр не верит в их силы! А Президент вообще решил сменить их на полицию.

— От смены вывески суть-то не меняется, — съязвил Любимов, но Санечка даже бровью, почти полностью выщипанной и обозначенной лишь косметическим карандашом, не повела:

— И правильно: ментам не место в нашем обществе! Меньше будет укрытых и заказных преступлений. Чище воздух. И вообще, в этой жизни, если кто и делает что-то полезное, так это мы, честные журналисты. — Санечку понесло, как Остапа Бендера из знаменитых на весь мир произведений Ильфа и Петрова. — Это мы выводим на «свет божий» мошенников и убийц, это мы раскрываем «заказухи», проводя собственное расследование, это мы вора называем вором, коррупционера — коррупционером, «оборотня в погонах» — оборотнем. Это мы… мы… мы…

Высокопарная, словно на молодежном митинге, трескотня Санечки стала надоедать, и Любимов, чтобы сбить спесь и пафос с младшего товарища по перу и персональному копу, задал вопрос:

— Коллега, мне очень интересно знать, имея вот такие установки, какие ты имеешь на сей момент, чтобы ты стала делать, если бы кто-то из близких твоих вдруг, не дай Бог, конечно, да и увяз в криминале? С таким же остервенением, как нелюбимых тобой ментов, стала бы выводить родственничка на «чистую воду» или бы все-таки упрятала его подальше?..

— Знаешь, друг Гораций, родство мне дорого, но истина дороже, — по существу уклонилась Санечка от прямого ответа, сведя все к незамысловатой шутке.

— А все же? — Ехидно прищурился Любимов.

— У меня родственников, связанных с криминалом нет и не может быть априори, — отрубила Санечка. — Это у ментов да у чиновников криминальные связи… хоть родственные, хоть неродственные… А у честного журналиста их быть просто не может. Иначе некому будет очищать общество от скверны. Ясно?