Меч князя Буй-тура

Так было все на самом деле с градом Курском, как сказывали седовласые да тонкоперстные гусляры-сказители, или еще как, княгиня Ольга Глебовна судить не бралась. Принимала все, как есть, без долгих размышлений, просто и естественно, как принимает в себя молоко матери дитя. Зато она уже (со слов супруга своего и его думных людей, курской старшины) хорошо знала, что немало для устроения града сделали Святослав Ольгович, отец Всеволода, и Всеволодов брат Олег Святославич. А еще знала и видела, как заботился о граде этом и сам Всеволод, хотя и проживал большее время в Трубчевске.

И как было не заботиться, коли град стоит на порубежье со Степью?! Приходилось обновлять стены, убирая подгнившие бревна, плахи и ставя на их место новые, крепкие, специально выморенные в водах Тускура, углублять рвы, возвышать земляной вал, менять полотнища заборола. Так что, к тому времени, как княгине Ольге Глебовне случилось прибыть в Курск, град сей был крепок и люден.

На дворе был конец мая, дурманящий запахами засеянных полей, разноцветьем трав и цветов, бело-розовой кипенью черемух, груш, яблонь и вишен, ласкающий нежностью зелени, пьянящий чистотой воздуха и голубизной небес, щебетом птах, когда дозорные на башнях увидели сигнальные дымы.

— «Тревога! Тревога! Тревога!» — Закричало, запричитало набатное било, сообщая курчанам страшную весть.

Сердце курской княгини было уже несколько дней не на месте — металось, болело. Пробовала молиться, ходила ежедневно в церковь на богослужение, исповедовалась, причащалась — не помогало. Боль лишь нарастала, становилась явственнее и явственнее. Причина ее была известна — поход русских северских дружин в глубь Половецкого Поля в поисках града Тмутаракани. Сердце женское — вещун. Подсказывало, что что-то у Всеволода с братией не заладилось, что-то не по их думкам пошло-поехало… И вот дымы — извечные вестники тревоги и беды.

— Запереть врата, усилить стражу, выслать дополнительные дозоры в поле, — приказала посаднику Яровиту. — Разбить посадских мужей на десятки, назначить старших. Из княжеской гридницы выдать все оружие посадскому люду. Запастись водой. Готовиться к обороне града.

Яровит не спорил. Теперь сам видел — опасность не мнимая, опасность действительная, опасность страшная и неизбежная. И идет она из Поля Половецкого, из Поля Дикого, куда ушли северские дружины.

Завидев тревожные дымы, из ближних и дальних весей лесами, яругами поспешил ко граду народ посемский, едва успевший отсеяться, ибо весна год кормит. Целыми семьями и со скотинушкой, недовольно ревущей, блеющей, хрюкающей, мычащей, лишившейся в одночасье привычных пастбищ и выгонов, для которой в возках везли оставшиеся с зимы корма. А еще везли в возках скудные пожитки да худобину, малых деток, уставших от длительной дороги, да немощных стариков. Бабы, перебросив через шею концы плата или рушника, чтобы руки не так были заняты, несли у персей своих грудных младенцев. Мужи же и отроки — всевозможное нехитрое оружие смердов: вилы, заступы, топоры, косы; реже — копья, рогатины, луки. Вместо мечей за поясами торчали большие ножи в самодельных кожаных ножнах. Селяне шли не только отсиживаться за стенами града, но и защищаться.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Прошел день, другой. Дымы были, но ворог не появлялся. На третий день комонная сторожа, высланная о двуконь за Тускур и Семь, прибыла назад. И не одна, а с раненым курским воеводой Любомиром, которого сопровождали ратные люди из Боянской крепостцы.

— Доставлен к нам из Поля бродником, — пояснили хмуро бородатые ратники, сдернув с кудлатых голов треухи, заменявшие им шеломы. — Слаб очень. Морок над ним власть держит. Когда чуть оклемывается то твердит одно: «Беда!» И он, когда в себя приходит, и бродник, тот, что доставил, рекли, что нет более ни князей, ни дружин их хоробрых. Побиты да пленены в Поле Половецком…

Слезы так и целили брызнуть из затуманившихся очей княгини, но пересилила, спросила дрогнувшим голосом:

— Князь Всеволод… пленен или убит?

— Бродник сказывал, что среди убитых не видел. Знать, пленен, — рассудил старший бородач, по-видимому, десятник.

— А сам… бродник где? — помолчав, поинтересовалась княгиня. — Почто не с вами тут?

— Так уехал в Поле. — Развел десятник руками. — Он сам себе и князь, и хозяин. Спасибо, что хоть воеводу доставил… не бросил на смерть средь Поля волкам на растерзание, воронам на расклевание.

— Половцы далеко? — спросила тихо.

— А бес их, нехристей, знает. Однако на всякий случай дымки подали, чтобы народец христианский поостерегся. Бродник прямо не сказал, но намек сделал: ждите, мол, гостей незваных… Много будет…

— По-видимому, твой бродник прав, — взвесив сказанное, обмолвился Яровит.

— Он не мой, — тут же огрызнулся десятский, явно не желавший быть ровней с перекати-поле бродником.

— И как… стерегутся ли людишки по весям? — словно не слыша легкой перепалки, задала курская княгиня очередной вопрос.