Меч Королей

Новые корабли привезли в Лунден новых людей, подкрепление для лорда Варина, до сих пор командовавшего гарнизоном от имени Этельхельма. Мы это поняли, поскольку через два дня в старом городе объявили, что можно выходить после наступления темноты. Несмотря на мрачные предупреждения Финана, в тот же вечер я пошел в большую таверну у реки под названием «Таверна Вулфреда», но все называли ее «Мертвый датчанин», потому что однажды во время отлива на гниющем столбе старого причала обнаружился датский воин. Много лет прибитая рука покойника красовалась на дверном косяке таверны, и каждый входящий дотрагивался до пальца. Руки уже давно нет, но грубо намалеванный труп еще украшал висевшую над дверью табличку. Я вошел внутрь вместе с отцом Одой и Бенедеттой.

Ода сам вызвался сопровождать меня.

— Священник вызывает уважение, а не подозрительность — заявил он. — И Бенедетта должна пойти, в качестве моей жены.

Я едва не вскипел, когда он говорил о Бенедетте как о жене, но сумел скрыть раздражение.

— Для женщин небезопасно, — сказал я.

— Женщины весь день ходят по улицам, — спокойно возразил Ода.

— Бенедетта должна остаться, — настаивал я.

— Восточные англы, — терпеливо продолжил Ода, — должны подозревать, что где-то в городе укрываются беглецы. Они будут искать молодых мужчин, а не священника с женой. Тебе нужны новости? Так позволь нам пойти. Чужаки доверятся священнику.

— А если тебя узнают?

Он помотал головой.

— Я покинул Восточную Англию безбородым юнцом. Никто меня не узнает.

Я закутался в большой темный плащ. Обыскав чердак Гуннальда и комнату его сына, я обнаружил плащ с капюшоном, надел его и подпоясался обрывком веревки, затем позаимствовал у Гербрухта деревянный крест и повесил его на шею. Я не взял меч, только нож, спрятанный под большим плащом.

— Ты выглядишь как монах, — заметил Финан.

— Благословляю тебя, сын мой.

Мы нашли стол в темном углу таверны. Зал был почти полон. В одном углу сидели несколько местных жителей, не только мужчины, но и женщины. Но большинство клиентов были воинами, почти все с мечами; они с любопытством наблюдали за нами, но умело отводили взгляд, когда отец Ода осенял их крестом. Они пришли сюда выпить, а не слушать проповедь. Некоторые пришли не только выпить, а поднимались по деревянной лестнице, ведущей в комнаты, где предлагали свои услуги шлюхи. Каждый, кто поднимался по лестнице, слышал от своих товарищей одобрительный выкрики и насмешки, эти звуки вызвали недовольство отца Оды, хотя он ничего не говорил.

— Мужчины поднимаются наверх... — начала Бенедетта.

— Да, — коротко произнес Ода.

— Это же молодые люди вдали от дома, — сказал я.

К нашему столу подошла неряшливая девица, и мы заказали эль, хлеб и сыр.

— Вулфред еще жив? — спросил я.

Она посмотрела на меня, но ничего не разглядела под глубокой тенью моего капюшона.

— Он помер, отче, — сказала она, очевидно, приняв меня за еще одного священника.

— Жаль, — сказал я.

Девушка пожала плечами.

— Я принесу вам свечу, — произнесла она.

Я перекрестил ее.

— Благослови тебя Бог, дитя мое, — сказал я и услышал неодобрительный вздох Оды.

Восточные англы начали петь, вечер продолжался. Первая песня была на датском, о тоскующих по женам моряках, но затем саксы в пивной заглушили данов старой песней, которая явно предназначалась для наших ушей, и отец Ода, услышав слова, хмуро уставился в кружку с элем. Бенедетте потребовалось больше времени, чтобы понять смысл, затем она посмотрела на меня широко открытыми глазами.

— Песня называется «Жена кожевенника», — сказал я, постукивая по столу в такт.

— Но это же песня о священнике? — спросила Бенедетта. — Разве нет?

— Да, — прошипел отец Ода.

— Она о жене кожевенника и священнике, — пояснил я. — Она идет к нему исповедаться, а он говорит, что не понимает, в чем она исповедуется, поэтому велит ей показать.

— В смысле, сделать это с ним?

— Сделать это с ним, — ответил я, и, к моему удивлению, она рассмеялась.

— Я думал, мы пришли, чтобы узнать новости, — проворчал отец Ода.

— Новости придут к нам сами, — сказал я, и мгновение спустя, когда шумные вояки перешли к новой песне, мужчина средних лет с подстриженной седой бородой принес к нашему столу кувшин с элем и кубок. Он носил меч с потертой рукоятью и слегка прихрамывал, похоже, от удара копьем, полученного в стене щитов. Он насмешливо посмотрел на отца Оду, тот одобрительно кивнул, и мужчина сел на скамейку напротив меня.

— Прошу прощения за эту песню, отче.

— Я не первый день знаком с воинами, сын мой, — улыбнулся Ода.

Мужчина, по возрасту годившийся Оде в отцы, поднял свой кубок.

— За твоё здоровье, отче!

— Молюсь Богу, чтобы оно оставалось хорошим, — осторожно ответил Ода, — и тебе желаю того же.

— Дан? — спросил мужчина.

— Да, — согласился Ода.

— Я тоже. Йорунд, — представился он.

— Я отец Ода, это моя жена и мой дядя, — теперь Ода говорил по-датски.

— Что привело тебя в Лунден? — спросил Йорунд.