Меч Михаила

Да, но сначала надо выяснить, на чем замешан сегодняшний, против нас всех, порядок: в чем состоит последняя истина. Она же, кстати, и первая: зачем был нужен немцам Циклон-Б. Даешь, короче, газ. Этим промышленным цианидом можно травить вшей, а уж завшивленных и подавно: раздевайся, становись под душ… и вот уже на твою только что намыленную голову сыплется сверху порошок… нет, не стиральный… а ты стоишь себе и ждешь, когда наконец в душевую войдет, в начищенных сапогах, эсэсовец и не потрет тебе спину. И будучи моющимся, ты конечно же удивлен: войти в газовую камеру без противогаза? Ты наблюдаешь, стоя под цианидым душем, как вокруг тебя падают на бетонный под ненужные уже своим владельцам тела и мысленно считаешь… досчитал уже до шести миллионов, а они все падают и падают, ну прямо как деньги с неба: репарации, компенсации…

От этой последней истины победившего интернационала несет за версту праздничным пасхальным весельем: вот мы и облапошили весь этот сонно тугодумный мир. Сдавайте, люди, свои последние шкуры! Кстати, никакие вы не люди, а только безрогий скот, и мы вас ножичком, кошерно… И пока вы только мычите, не умея толком говорить, даже на языке Гёте и Ницше, мы сбагрим вам, наивным и доверчивым, бессознательное принятие вечных истин: раскрутим перед вашим носом огненное колесо коловрата. Вот он, священный древнегерманский призыв: стань в своем Я центром и сутью мира! Но ты этим никогда не станешь, поскольку за процессом раскрутки наблюдаем мы, ты будешь только шагать со всеми остальными в ногу, и в этом – гарантия твоего иммунитета против Того, Кто уже здесь, Кто пришел сюда повторно и зрим лишь германским духом. Золото Рейна, лежащее на самом дне твоей души-реки, это и есть вечный клад Христа, украденное нибелунгом сокровище… кстати, нибелунг никакой не ариец, но вечный, ноющий вымогатель чужого, остановившийся в росте карлик. Сделаем страну туманов страной нибелунгов! Германия – страна мигрантов, геев и каннибалов! Берлин – столица интернационала! И пусть никто никогда не допрет до нашей великой корпоративной тайны: мы сперли у германца свастику и сегодня вовсю торгуем краденым.

– Свастика, – говорит напоследок старик, – это будущее Европы.

Вот так и была поставлена перед Торгейром Фоссом его главная в жизни задача: сказать, что ничего такого, в чем интернационал неустанно винит ненавистного ему немца, на самом деле никогда не было: ни один, даже самый завшивевший интернационалист не был, увы, потравлен Циклоном-Б, не был сожжен живьем в угольной печке… Окажись все это и в самом деле святой правдой, стали бы те, кому она дорога, запрещать всякую, даже самую невинную о ней дискуссию? Запрещают ведь только то, что опасно. Ты можешь кричать о том, что английская королева – дура, но стоит тебе только намекнуть, что холокост придумали сами же жертвы ради осуществления своей глобальной агасферической мечты, и ты уже уволен с работы, посажен на несколько лет в тюрьму… и вообще тебя больше нет. А мечта эта вынашивалась потерпевшим чуть ли не три тысячи лет: мечта о царстве от мира сего. И вот она, кэш-планета, в паутине ссудного процента: не шевельнешься, не пикнешь, не высунешься наружу, и вечно голодный паук сосет из тебя и сосет… Но ты все еще веришь в государство, хотя теперь это – банк. Не разбудить ли, пока еще нет поздно, Старшую Эдду? Она тут, в тебе, и за ней уже поспешает Эдда младшая, идет на подмогу, тормоша уставших от векового безделья викингов, и те нащупывают в темноте, кто топор, кто копье… Ярость последней в мире справедливости: вырасти из себя или пропасть.

Один лишь викинг этого не принимает: самоубийства. Викинг умирает с мечом, чтобы жить. Чтобы однажды сюда вернуться: в хаос коллективного самоистребления, в параноидальную уступчивость слабому, желательно слабоумному, калеке и извращенцу и в целом – жизнененавистнику. Тут много для викинга работы: рубить, не считая, головы политикам и геям, относить в лес к волкам даунов и монголоидов, топить корабли с беженцами, и уж само собой, жечь проклятые молельни, мечети и синагоги. На этой земле Тора и Одина.

Гулаговское благоденствие для большинства, для рабочей скотины, собьет кого хочешь с толку: не об этом ли столько веков мечтали верующие? Те, кто верит, не желая при этом ничего знать. Больше, еще больше того же самого!