Мечи Эглотаура. Книга 1

Сквозь мерный шелест дождя по листьям донесся какой-то странный вопль из поднебесья — словно стая журавлей разом издала крик. Торжествующий и призывный, он заставил меня поежиться. Жуля тоже передернула плечами.

— Что это? — спросил я. — Жуткий звук.

— Брачные песни драконов, — сказала девушка. — Гм. Да.

— Гы-гы. Может, мне тоже что-нибудь заорать такое-сякое, а?

— Тебе не нужно, — засмеялась Жуля. — Зачем?

— Чтобы почувствовать себя… кхгм… самцом.

— А ты не чувствуешь?

— Вообще-то чувствую… Именно сейчас особенно… э-э… чувствую.

— У, ненасытный.

— А сама-то!

«Песни» приближались, по-прежнему вызывая дрожь. Не обращая на нее внимания, мы задрали головы. По небу, выделывая замысловатые пируэты, пронесся громадный белый дракон. Развернулся, полетел обратно, встретив в воздухе другого дракона, черного, поменьше и поизящнее — видимо, драконшу… Или, лучше сказать, драконицу? Дракониху?..

Драконы красиво взмыли далеко ввысь, переплелись и, паря на сложенных вместе крыльях, устремились вниз. Жуля ахнула, когда дуэт исчез за деревьями, но почти тут же облегченно вздохнула, потому что пара, уже разделившись, вновь находилась в вышине. Белый дракон извернулся, издал крик и ринулся вдаль; драконица ответила подобным же образом — и полетела следом.

— Здорово, — выдохнула Жуля, когда драконы исчезли из виду. — Такое увидеть — никакой дождь обидным не покажется, правда?

— Угу. Это Станс был, что ли?

— Ледяной царь? Думаешь?

— А разве есть еще белые драконы?

— Не слышала.

— Вот-вот…

Словно отправившись вслед за резвящейся парочкой, кончился дождь. Вылезли из укрытий звери и птицы, послышалась бодрая песня соловья, завыли вдали волки, застучал дятел… Черт! Волки?

Ехали неторопливо, помня, что говорил Лем. Мол, к вечеру будем в Габдуе. А раз так, то нечего лошадей гнать.

Появилось солнце. Начало припекать. Такой резкий переход от хмурого осенего ненастья к благодати позднего лета забавен… Одежда высохла, и я наконец смог оторвать взгляд от фигурки Жули. Девушка смущалась, но встречных пока не попадалось, а теперь предмет смущения оказался скрыт. К сожалению и к облегчению…

Я в озеро взгляну, злату рыбку позову!
Я точно блевану, рыбке накажу: «Убери!
Мне настойку принеси, да покрепче, пасть порву,
Принеси, принеси, и не вздумай, не хитри!»

Нестройные вопли понеслись спереди. Я с трудом понял, что говорилось в песне… если это можно назвать песней. Голоса были хриплые, пьяные.

— Совсем как ты в Кму, — сказала Жуля. — Такие же непристойности пел.

— Я?! — изумился я. — Пел? Я ж петь сроду не умею.

— Откуда ты знаешь? Вроде ничего не помнишь. А две недели — это за «сроду» не считается.

— Хм… — И вправду. С чего я так уверен, что не пел? Или, по крайней мере, не пытался? С меня станется. — Ну, и что же я… исполнял?

— Не помню. Что-то непристойное.

— А почему не помнишь? Потому что непристойное или, — я хитро прищурился, — потому что тоже… хм… пела?

— Ну тебя, Хорс, — покраснела Жуля. Замечательно! Я уже соскучился по ее смущенному румянцу. — Сам знаешь, что я пою только когда много выпью. А пью я всегда очень мало…

— Ага, как говорит Серот, ага. Пьешь, и тебе все мало…

— Ну перестань…

За поворотом дороги открылась лесная полянка, на которой полулежали три дюжих мужика. Одеты они были очень неприхотливо, но добротно, в шкуры, умело обработанные и сшитые наподобие шуб. Зачем поздним летом шубы носить?.. В сторонке аккуратно лежали три больших охотничьих лука, из колчанов торчали пучки длинных тонких стрел. Перед мужиками прямо на траве, небрежно подстеленная широкими листьями лопуха, лежала всякая снедь. Курочка, хлеб, соль. На прутьях, воткнутых в землю, нанизаны кусочки мяса. В свернутых листьях была икра, красная и черная, а еще вперемешку. Я оценил и поморщился: какой же там кошмарный вкус… Выделялась пузатая бутыль, наполненная чем-то прозрачным и пахучим. Рядом догорал костер. За костром блестели осколки еще нескольких бутылок.

— Йаааа! — взревел один мужик, завидев меня. — А вот и добыча пожаловала!

Все трое зашлись в жутком хохоте. Я терпеливо ждал продолжения, ибо пока что не понял смысла восклицания. Но Жуля, похоже, поняла. Она сердито нахохлилась и тронула меня за руку, призывая проучить грубиянов.

— У-у-у! — взвыл другой волком. Тот самый звук… Все трое вновь заржали.

Выйдет кочка за ворота,
Кидану ее в болото!
Резать, жарить и топить,
Все равно потом курить!

— Ха-ха-ха! — заливались троглодиты. Я с непроницаемым — надеюсь — лицом слез с Пахтана и подошел поближе.

— Каков вкус? — спросил я, кивая на смесь черной и красной икры.

— Вкус? — посерьезнел один. — Вот представь себе: взял красную рыбу, вырвал у нее трахпричиндалы, выковырял глазки, все смешал и кушаешь. Представил? Ну и как? Ха-ха-ха!

Я размахнулся и пнул предмет описания. Зря, наверное…