Мечта о Просвещении. Рассвет философии Нового времени

Если мы поставим вопрос, как из того, что есть, получается то, что должно быть, продолжал Юм, мы увидим, где на самом деле лежит «различие порока и добродетели»[746], и далее переходил к доказательству, что граница эта скорее связана с нашими чувствами по поводу вещей, чем с самими вещами. Контекст этого широко обсуждаемого отрывка, таким образом, предполагает, что его смысл состоит в том, чтобы еще раз подчеркнуть ключевую роль, которую играют в морали такие вещи, как чувства и желания. Любая система этики должна фокусироваться на них, а не на таких абстракциях, как «необходимый и вечный разум и соотношение вещей» Кларка.

Одной вещью, которая не играла ключевой роли в морали Юма, была религия. На самом деле Юм полагал, что никакой пользы нравственности религия не приносит. Бог лишь однажды выступает в значимой роли в «Исследовании о принципах морали», в заключительных словах приложения. Мерило всех созданий, писал Юм, «в конечном счете выводится из той Верховной Воли, которая дарует каждому существу его особую природу»[747]. Таким образом, Бог в каком-то смысле является источником морали, потому что Он дал нам чувства, от которых она зависит. Этот вежливый прощальный поклон в адрес Бога был типичным для дипломатичного подхода Юма к религии.

Всякий раз, критикуя религиозные взгляды, Юм выступал лишь против суеверных, фанатичных или догматических эксцессов «ложной религии»[748]. Ради приличия он преподносил себя как верного защитника «истинного» разнообразия, не вдаваясь в подробности о том, что за этим стоит. Юм также заботился о том, чтобы не подрывать все основы религии сразу[749]. Например, в своей «Естественной истории религии», в которой излагались причины и последствия веры, Юм подверг критике идею, что есть веские моральные причины быть религиозным, но преподнес это так, словно существуют хорошие интеллектуальные причины, такие как телеологический аргумент. В опубликованных после его смерти «Диалогах о естественной религии» Юм опровергал и эти интеллектуальные доводы, но делал это так, будто все-таки приемлемо верить в Бога, исходя из Откровения, то есть Священного писания, и чудес. И в его первом «Исследовании» скептическое отношение к свидетельствам о чудесах излагалось так, будто вера как-то компенсирует невероятность этих историй.

Юм говорил своему другу, что совсем не удивился, когда парижские власти выдали ордер на арест Руссо в 1762 г. Безумец «имел неосторожность откровенно выразить свои взгляды»[750] в «Эмиле», трактате об образовании, который власти посчитали противоречащим доктрине первородного греха. «Эмиль» считался особенно оскорбительным, поскольку Руссо пренебрег осторожностью и выпустил еретическую книгу под собственным именем. «Трактат» и другие свои ранние работы Юм публиковал анонимно. Все знали, кто их автор, но анонимность была похвальным признаком скромности, примиряющей публику со спорными работами.

Собственная конспирация Юма служила не просто для того, чтобы избежать наказания или профессиональных неудач, хотя подобные практические соображения нельзя исключить. Последняя казнь в Британии за богохульство состоялась в Эдинбурге всего за 14 лет до рождения Юма, когда, как утверждается, студент Томас Эйкенхед выступил против Священного Писания. Другой сомневающийся Томас, Томас Вулстон, английский теолог, был осужден за богохульство, так как ставил под сомнение чудеса, и умер в тюрьме за год или два до беседы молодого Юма на эту тему с иезуитом в Ла-Флеше. Но риск сурового наказания для вольнодумцев стремительно уменьшался в Британии при жизни Юма. Когда часть служителей церкви в Шотландии вознамерились отлучить от Церкви зрелого и знаменитого Юма, одной из вероятных причин провала этой попытки стало то, что достаточное количество церковников осознало: отлучение от церкви принесет больше вреда репутации Церкви, чем Юму.