Мечтатель Стрэндж

Только тогда, в одном взмахе крыльев от него, с сердцами, отбивающими безумный ритм в ее далеком теле, Сарай поняла, что настраивалась на худшее, не сомневаясь, что сегодня он наконец проявит к ней надлежащее отвращение. Но в этой мимолетной встрече она не заметила ничего подобного. Сарай набралась храбрости и вернулась к нему на лоб.

Мечтатель находился на том же месте, и Сарай снова застала смену тревоги на облегчение.

– Прости, – сказал он голосом, подобным дыму в лесу.

Теперь он стоял чуть поодаль. Не то чтобы он отодвинулся – просто поменял концепцию пространства во сне, чтобы не нависать у нее над душой. Они не были в одной из версий Плача или в библиотеке. Парочка стояла на берегу реки, но не бурной Узумарк, а какого-то более спокойного ручья. Ни Плача, ни Пика, ни цитадели. Было лишь светло-розовое небо, а под ним широкая тропа из зеленой водной глади, по которой бродили птицы с длинными изогнутыми шеями. Вдоль берега, под наклоном, словно в надежде увидеть собственное отражение, выстроились грубые каменные домики с голубыми ставнями.

– Я испугал тебя, – начал Лазло. – Прошу, не уходи.

Забавно: он думал, что мог напугать ее? Музу ночных кошмаров, мучительницу Плача спугнул сон милого библиотекаря?

– Ты просто застал меня врасплох, – оробело пролепетала она. – Я не привыкла, что меня встречают.

Сарай не стала объяснять, что не привыкла, чтобы ее видели, что все это в новинку или что ее сердца бьются наперегонки, сливаясь в ритме, как дети, обучающиеся танцу.

– Я боялся упустить тебя, – ответил Лазло. – Но очень надеялся, что ты придешь.

И снова в его глазах загорелся колдовской свет, мерцая как блики солнца на воде. Когда на тебя так смотрят, это меняет человека – особенно того, кто привык ко всеобщему отвращению. У Сарай появилось новое, обескураживающее ощущение, что она никогда раньше не осознавала, сколько у нее движущихся частей тела, и все надо координировать с неким подобием грации. Это работает, пока не задумываешься о процессе. Но стоит начать волноваться – и все идет наперекосяк. Как она могла прожить всю жизнь, не замечая неуклюжести собственных рук? Как они просто свисают с плеч словно куски мяса в витрине? Сарай скрестила их – безыскусно, как ей показалось, будто дилетант, избравший легчайший путь.

– Почему? – спросила она. – Чего ты хочешь?

– Я… н-ничего, – спешно выпалил Лазло. Конечно, вопрос несправедливый. В конце концов, это она ворвалась в его сон, а не наоборот. У мечтателя куда больше прав спрашивать, чего хочет она. Но вместо этого он сказал: – То есть я хотел узнать, что ты цела. Что там произошло? Тебя не ранили?

Сарай уставилась на него. Не ранили ли ее?! После того что он видел и пережил, этот фаранджи спрашивает, цела ли она?!

– Я в порядке, – грубовато пробурчала Сарай из-за необъяснимой боли в горле. Наверху, в своей комнате, она прижала к себе раненую руку. Всем в цитадели было плевать, что ее ранили. – Зря ты меня не послушал. Я ведь пыталась предупредить.

– Да что ж… Я считал тебя просто сном. Но это явно не так, – он замолчал и выглядел неуверенным. – Ведь правда? Хотя, конечно, если бы это было так, а ты сказала бы «нет», я бы все равно не узнал правды.

– Я не сон, – отчеканила Сарай с горечью в голосе. – Я – кошмар.

Лазло тихо и недоверчиво хохотнул.

– Я совсем не так представлял себе кошмар. – Юноша залился легким румянцем. – Я рад, что ты настоящая, – добавил он, уже вспыхивая от смущения.

Так они и стояли там с какое-то время, лицом к лицу – хотя смотрели не друг на друга, а на галечную полосу берега между двумя парами ног.

Лазло заметил, что девушка босая и зарывается пальцами в гальку и мягкую грязь под ней. Он думал о богине весь день, хотя практически ничего о ней не знал. Но она определенно стала сюрпризом для Эрил-Фейна и Азарин, а это наталкивает на подозрение, что вся ее жизнь прошла в цитадели. Бывала ли она когда-нибудь в настоящем мире?

С этими размышлениями вид ее голубых пальчиков в речной грязи показался ему очень трогательным. А вид голубых щиколоток и стройных икр – очень привлекательным, настолько, что юноша зарделся и отвернулся. Наверное, в связи со всем случившимся будет нелепо предлагать что-нибудь выпить, но поскольку больше делать нечего, Лазло рискнул:

– Хочешь… хочешь чаю?

Чаю?