Мечтатель Стрэндж

Или парить, если точнее. Когда эти мешковатые цветы, размером с головку младенца, увядали, от их гниения выделялся мощный газ, поднимающий их в небо. И куда бы ни заносил их ветер, они выпускали семена в новой почве и начинали цикл заново. Растение считалось причудой бесплодных земель – парящие розовые шарики, которые любили приземляться посреди диких амфионских волков, – и наверняка таким бы и осталось, если бы ботаник Озвин из университета Исквита не отважился перейти границу в поисках образцов и не влюбился в беззаконные земли. А если конкретнее – в непокорного механика Солзерин, обожаемую полевыми командирами за экстравагантный дизайн огнестрельного оружия. История их любви довольно необычная и даже включает в себя дуэль (в которой сражалась Солзерин). Только их уникальная комбинация могла создать шелковые сани: обтекаемые, сверхлегкие аппараты, поддерживаемые газом улолы.

Сами аппараты Солзерин собирала в одном из павильонов ратуши. Срок их старта обсуждали на пятый день во время собрания руководителей города, куда Лазло явился с Эрил-Фейном. Все прошло не так, как он ожидал.

– Наши гости работают над проблемой цитадели, – доложил Эрил-Фейн пятерым зейадинам, что переводилось как «первые голоса». Две женщины и трое мужчин представляли управляющий орган, учрежденный после падения богов. – И когда они будут готовы, то выдвинут свои версии ее решения.

– Чтобы… переместить цитадель, – сказала одна женщина с тревожными нотками. Ее звали Малдага.

– Но как они надеются это сделать? – спросил дрожащим голосом сутулый мужчина с длинными белыми волосами.

– Если бы я мог на это ответить, – начал Эрил-Фейн с легчайшей улыбкой, – то сделал бы все сам и избежал долгого путешествия. Наши гости обладают наиболее выдающимися и практичными умами в половине мира…

– Но что такое практичность против магии богов? – перебил пожилой мужчина.

– Это лучшее, на что мы можем рассчитывать. Работа займет какое-то время, как и у Скатиса, – но что еще нам делать? Возможно, нас ждут многие годы тяжкого труда. Возможно, большее, на что мы можем уповать, это башня, чтобы добраться до цитадели и ломать ее кусочек за кусочком, пока ничего не останется. Вполне вероятно, что внуки наших внуков будут вывозить стружки мезартиума из города, пока эта мерзость медленно не исчезнет. Но даже если так, даже если это единственный способ и присутствующие в этой комнате не доживут до того дня – а этот день наступит, – когда последний обломок испарится, наше небо будет свободно.

Слова произносились тихо, но обладали необычайной силой и, похоже, подняли дух жителей. Малдага осторожно поинтересовалась:

– Ты говоришь «ломать ее». А они могут? У них получилось?

– Пока нет, – признал Эрил-Фейн. Уверенность Феллерингов не оправдала себя. Никому из них не удалось нанести даже царапины. Их заносчивость улетучилась, сменившись сердитой решимостью. – Но они только начали, и у нас есть алхимик. Самый одаренный в мире.

Что касается вышеупомянутого алхимика, если он и добился успехов с алкагестом, то хранил их в такой же тайне, как свой основной ингредиент. Двери на чердак крематория всегда были заперты, и Тион открывал их лишь для того, чтобы забрать подносы с едой. Он даже перенес туда койку, чтобы спать прямо на рабочем месте – тем не менее это не значило, что он никогда оттуда не выходил. Как-то раз Цара была на дежурстве и в середине ночи увидела, что Тион идет по направлению к северному якорю.

Чтобы тайно поэкспериментировать над мезартиумом, предположил Лазло. Когда Цара упомянула ему об этом утром, он лично пошел изучить поверхность металла, пытаясь найти любой намек, что Тион преуспел. Поверхность была большой. Возможно, он что-то упустил, но Лазло в этом сомневался. Все пространство оставалось таким же гладким и неестественно идеальным, как и всегда.

К сожалению, пока хороших новостей для зейадинов не было. Они собрались по иной причине.

– Завтра, – сказал им Эрил-Фейн, и от его голоса будто содрогнулся воздух, – мы запустим одни из шелковых саней.

Реакция на его слова была мгновенной и… очень противоречивой. В любом городе мира воздушные корабли – настоящие, рабочие воздушные корабли – встречались с восторгом. Весть должна была их потрясти. Но мужчины и женщины сильно побледнели. Пять лиц одновременно лишились цвета и наполнились изумлением и ужасом. Пожилой мужчина покачал головой. Малдага поджала губы, чтобы скрыть их внезапную дрожь, и жестом, который Лазло было больно интерпретировать, прижала руку к животу. Сухейла тоже делала нечто подобное, и юноша догадывался, что он значит. Они изо всех сил пытались взять себя в руки, но глаза их выдавали. Таким напуганным Лазло не видел никого с тех пор, как мальчиков из аббатства тащили в склеп для наказаний.

Он никогда не видел такими взрослых людей.

– Это всего лишь пробный полет, – продолжил Эрил-Фейн. – Нам необходимо разработать надежный способ для передвижений между городом и цитаделью. И… – он заколебался. Сглотнул. Уставился в никуда и сказал: – Я должен ее увидеть.