Мечтатели

Хочется есть. Есть хочется непрерывно. Моя старая шинель и суконный красноармейский шлем плохо греют, мёрзнут нос, подбородок и даже прикрытые уши: малярия совсем обескровила организм. Простуженно, по-стариковски, зло скрипит под ногами снег. Павло в своём видавшем виды казацком кожухе и то покряхтывает. Он, видно, догадывается, что я неспроста интересуюсь Лениным.

Кутая лицо в кожух, Павло как бы невзначай подбрасывает ряд собственных наводящих соображений. Вот, Ленин. У каждого человека в сердце свой Ленин. И надо найти такой подход к человеку, чтоб он увидел в твоей картине именно этого своего Ленина. Тогда слава тебе, и любовь, и благодарность от людей. А вот как найти тот ключ к человеческому сердцу — это, братец, заковыка! Тут задуматься надо.

Не хватает у Павла слов, не может подобрать их, чтоб выразить до конца свои важные недодуманные мысли, но я его понимаю. Больше всего трогает его желание чем-то помочь товарищу, ободрить, воодушевить его. И не случайно, видно, он втянул в это дело именно меня, а не кого другого. Спасибо тебе, друже, за бескорыстие и доброжелательность!

Неуютно и голо на площади. Спешат, подгоняемые ветром, редкие прохожие. Обходим здание театра кругом, все двери заперты. У служебного входа сторож с винтовкой. Он в тулупе.

Нас не пускает.

— Приказаний не имею!

— Мы же художники. Нас ждут, — убеждает его Павло.

— Ничего не знаю.

— Это по указанию товарища Ленина.

— Не знаю, браток, не знаю. Освобождайте проход!

От такого бездушия и неуважения Бульбанюк начинает раскаляться.

— Заладил свое: не знаю, не знаю. Позвони и вызови сюда главного художника.

— Я подчиняюсь коменданту.

— Зови твоего коменданта!

Но сторож не желает с нами разговаривать, он на высоте положения. Павло багровеет от ярости. Я замерз, как ледяная сосулька, начинается неудержимый приступ малярии. В кармане порошок с хиной. От хины меня рвёт. Надо завернуть в бумажку. На стене приклеено пожелтевшее объявление: «Очередная выдача хлеба по талону № 8–3/4 фунта на два дня. В районах: Бутырском, Сущёвско-Марьинском, Рогожско-Симоновском и Хамовническом вместо хлеба в той же норме будет выдаваться пшено».

Делаю вид, что читаю и незаметно отрываю угол объявления. С трудом проглатываю самодельную пилюлю из шершавой бумаги, размером с напёрсток. Я уже наловчился глотать. Но приступ не усмирён, меня начинает трясти, как под электрическим током. Ложусь на скамью. Натягиваю шинель на голову и усиленно начинаю дышать под неё, нагоняя температуру. Как сквозь сон слышу незнакомые голоса: чей-то сердитый, видимо коменданта, и вежливый, доказывающий, вероятно, художника. Павло берёт меня под руку, и мы спускаемся по лестнице вниз, долго кружим коридорами и, наконец, оказываемся в каком-то просторном помещении. На полу — гигантская карта Европейской России. Если её повесить на стену, она будет в два этажа. Главный художник рад, что прибыла подмога. Критические сроки. А тут ещё этот комендант со своими глупыми претензиями. Приступ мой заканчивается, льёт обильный пот. Температура поднимается, мне жарко. Лицо пылает: всем кругом, вероятно, кажется, что я совершенно здоров. Главное, что это кажется и мне самому. Я в приподнятом, возбуждённом состоянии. Начинаю знакомиться с хозяйством: помимо меня, здесь работают ещё два электромонтёра. Работы — непочатый край. К воскресенью — кровь из носа — карта должна быть готова. Открывается съезд Советов.

Поздно вечером к нам заходит незнакомый человек, с седеющими бровями и небольшой бородкой. По той почтительности, с какой разговаривает с ним наш главный, мы с Павлом определяем, что это важное лицо. Однако он совсем запросто разговаривает с нами и даже разъясняет художникам сущность и назначение карты: показать нашу страну в будущем.

— Вы работаете над картой века электричества, — говорит он.

Удлинённая тень его фигуры в пальто и шапке наискось пересекает карту. Мы слушаем, не бросая работы, — я креплю к деревянному каркасу карты электрические патроны, привычно орудуя отверткой.

— Электрификация поможет нам поднять культуру, победить на самых дальних окраинах темноту и бедность.

Он говорит, что Ленин самым внимательнейшим образом следит за работой ученых.

— Не раз в зимние вечера беседовали мы с ним о создании плана электрификации нашей страны. Владимир Ильич очень интересуется постановкой этого дела на Западе. Мечта Ленина — заинтересовать, увлечь этой идеей всех рабочих и крестьян. Он глубоко убеждён в том, что наш народ добьётся успеха на пути обновления России. Именно русский народ, несмотря на все тяжелейшие испытания. Здесь, на этой карте, первые пунктиры нашего будущего!

Любопытное дело, чем больше вслушиваюсь я в негромкий голос незнакомца, тем ярче и разительней передо мной возникает видение — светлый и мягкий день солнечной осени, сине-прозрачное безоблачное небо, и дали так странно приближены, словно их можно коснуться рукой. Странное и давнишнее у меня это свойство — переводить свои чувства и ощущения в зрительные образы!