Мечты

Въ новомъ мір, благоустраиваемомъ нашими прогрессивными реформаторами, единственною самодовлющою силой признается электричество: на ряду съ нимъ люди будутъ лишь безвольными автоматами.

Однако, заговоривъ объ этихъ утопіяхъ, я вовсе не хотлъ распространяться объ электричеств; мн хотлось только сказать объ «оригинальности» современныхъ сочинителей утопій. Въ сущности, въ нихъ нтъ ни капли истинной оригинальности. Человческая мысль вообще лишена оригинальности. Никто еще не придумалъ ничего дйствительно новаго; вс только перекраиваютъ на свой ладъ старое. Вообще, повторяю, воображеніе людей очень ограничено.

Когда спросили одного стараго моряка, что бы онъ сталъ длать, если бы вдругъ оказался милліонеромъ, онъ отвтилъ:

— Скупилъ бы весь ромъ и весь табакъ со всего свта.

— Отлично. Ну а потомъ?

— Что «потомъ»? — не понялъ морякъ.

— Что же вы стали бы покупать потомъ, когда у васъ оказался бы въ рукахъ весь ромъ и весь табакъ со всего свта?

— А-а… Гмъ?.. (длинная пауза, затмъ съ воодушевленіемь) Потомъ я сталъ бы искать, нтъ ли еще гд завалящаго рома и табаку.

Ромъ и табакъ оказались для этого моряка единственными предметами, достойными покупки, поэтому онъ ничего другого и не могъ придумать.

Наврно и наши утописты недалеко ушли отъ этого простого человка. Попробуйте спросить ихъ, чего еще останется человчеству желать, когда ихъ «рай» уже осуществится на земл, когда вся жизнь для людей будетъ оборудована электричествомъ, когда даже мыслить и говорить они будутъ посредствомъ электричества. Что же тогда останется господамъ утопистамъ отвтить, какъ не слдующее:

— Тогда люди будутъ желать еще больше электричества.

Эти господа знаютъ электричество. Они видятъ электрическій свтъ, слышали кое-что объ электрическихъ лодкахъ и омнибусахъ. Быть-можетъ, они даже имли удовольствіе лично испытать на себ «электрическій» толчокъ на трамвайной линіи. Извстенъ имъ и электрическій телеграфъ.

Поэтому, зная, что электричество примняется уже для четырехъ надобностей, имъ не трудно «вообразить» себ, что оно можетъ быть примнимо и для нсколько сотъ другихъ надобностей, а самые «великіе» изъ нихъ могутъ представить себ примненіе этой силы даже въ нсколькихъ тысячахъ случаяхъ; помыслить же о новой сил, совершенно отличной отъ всхъ до сихъ поръ извстныхъ силъ природы, они не въ состояніи.

Человческая мысль не можетъ быть уподоблена фейерверку который во время горнія создаетъ новыя формы и новые виды. Нтъ, человческая мысль скоре походитъ на дерево, которое растетъ такъ медленно, что вы подолгу можете простаивать предъ нимъ и не замчать его роста. Это дерево много тысячъ лтъ назадъ было опущено въ землю крохотнымъ, слабенькимъ хиленькимъ росточкомъ. Люди берегли его, леляли, жертвовали своей славой и самою жизнью ради его цлости и роста; самые выдающіеся изъ людей съ трудомъ проскальзывали въ тотъ крпко огороженный садъ въ которомъ таилось чудесное дерево, и становились на смну прежнихъ, отошедшихъ на покой садовниковъ. Оставшіеся у ограды товарищи звали ихъ обратно, звали поиграть въ мужей съ лукомъ и копьемъ, срывать улыбки съ розовыхъ двичьихъ губокъ и принимать участіе въ пирахъ и пляскахъ, а не превращаться въ озабоченную няньку какого-то тамъ ни на что не годнаго хилаго отростка.

Однако одни самоотверженные пстуны смнялись другими, и деревцо росло и крпло. Надъ нимъ проносились ураганы невжества, но не могли его сгубить; вокругъ него пылали жаркіе огни суеврій, но пстуны бросались въ самую середину этихъ огней и тушили ихъ цною собственной жизни, и деревцо росло и росло.

Потомъ чела своего великодушные люди питали зеленую листву драгоцннаго растенія, слезами очей своихъ увлажняли вокругъ него почву, кровью сердца своего поливали его корешки.

Шли годы и вка; деревцо росло и цвло и понемногу превратилось въ большое дерево, все выше и выше поднимавшее свою вершину, все шире и шире раскидывавшее свои сучья и втви. И съ каждымъ годомъ оно давало новые отростки и вс больше и больше развертывалось на немъ подъ ласковымъ солнца свжихъ листочковъ, цвточковъ и сладкихъ плодовъ.

За столтіями шли тысячелтія, и взлянное съ такимъ трудомъ дерево разрослось, въ цлый лсъ. Но вс деревья этого лса — лишь отростки того дерева, которое было посажено въ день рожденія человчества. Вс ихъ стволы вышли изъ ндръ того стараго коряваго протоствола, который былъ мягкимъ, нжнымъ зеленымъ росточкомъ въ т дни, когда сдовласое время было еще свтлокудрымъ дитятей, а питающіе ихъ соки добываются корнями, обвивающимися вокругъ костей умершихъ.

Да, человческая мысль такъ же мало можетъ произвести самобытнаго, какъ извстной породы дерево — дать новый, несвойственный ему плодъ.

Ахъ, если бы наши критики усвоили, наконецъ, эту простую истину, перестали бы требовать невозможнаго и негодовать, видя, что это невозможное не выполняется!