Мечты сбываются

— Наша семья был не такой счастливой, как твоя — в ней правила разрушительная ярость. Мой отец ненавидел свою работу. Он был маленьким человеком, зависящим от всех, как он привык говорить. При всем этом он был очень горд, и я предполагаю, что он испытывал муки, ежедневно подвергаясь унижению. Единственное место, где он чувствовал себя сильным, был дом, и он правил в семье кулаком. Он не позволял маме работать, даже когда денег было в обрез. Он не разрешал ей брать чековую книжку или открыть свой кредит. Он выдавал ей наличные на покупки и скрупулезно считал сдачу, которую она приносила. Если она где-то задерживалась, он обвинял ее в том, что она с кем-то встречается. Я должна была быть дома к его приходу. У меня не было друзей, потому что я не могла никуда пойти и не могла никого пригласить к себе домой. Он подавлял нас. Я помню, что мама была хорошенькой и стройной. Я думаю, она стала набирать вес, чтобы остановить обвинения отца, считая, что он не будет ревновать, если подумает, что никто из мужчин больше ее не захочет. И еще в еде она находила утешение. Это занимало время, это требовало внимания, и, само собой, еда была, наверное, почти что единственным удовольствием, которое у нее было. Ее план сработал, и сработал слишком хорошо. Он перешел от обвинений в неверности к тому, что она не заботится о нем, зато слишком заботится о себе. Было похоже, что он всегда найдет повод, чтобы держать ее в унижении и подчинении. Она не могла уйти от него. Она никогда в жизни не работала ни дня. И держала меня при себе.

Я полжизни провела, выслушивая от отца всякое: «Ты бесполезна», «Ты ленива», «Ты не можешь о себе позаботиться», «Никому ты не нужна», «Ты не владеешь собой», а от матери только и слышала: «Ешь, и тебе полегчает», «Не напрашивайся на неприятности», «Не доводи его до бешенства», «Мы в нем нуждаемся», «Не слушай, что тебе говорят мальчишки, они все хотят только одного» и, разумеется, ее коронное: «Не обращай внимания на их приставания» и «У тебя хорошенькое личико». Я оглядываюсь назад и вижу, что они просто перетягивали меня между собой, но я верила им. Я верила во все это.

— Но больше не веришь, не так ли?

Би-бип. Часы Харлана отметили пять часов. Лиза замерла, прислонившись к его груди. С негромким проклятием он сорвал часы с руки и запустил через всю комнату. Они ударились о стену и упали за кровать. Его рука скользнула у нес под подбородком и заставила поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— И ты по-прежнему веришь в это, Лиза?

Конечно, она верила. Не имело значения, что она ответила, Харлан понял правду прежде, чем дрогнули ее ресницы, и Лиза опустила глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. Годы пренебрежения сковывали ее цепкими путами. Ее представление о себе было искажено с детства. И он мог говорить и говорить без конца, но не мог убедить ее, что все это неправда. Она сама должна поверить в это.

Лиза изучала изгиб его рта, боясь смотреть ему в глаза, которые были слишком проницательны. Она ненавидела плакать перед кем-то — еще одна защитная реакция, выработанная давным-давно. «Никогда не позволяй им увидеть, как ты плачешь». И тут же — «Шоколад помогает от любого огорчения». Лиза не замечала, что судорожно мнет и теребит пальцами его футболку. Это действие еще более контрастировали с той ложью, которую она говорила.

— Нет, конечно же, я не верю. Они были заняты играми — два несчастных человека. Я убедилась, что родители неправы. Я контролирую свою жизнь, хотя они не могли управлять своими. Я получила то, чего хотела, Харлан. Я сделала то, что я должна была сделать для своего продвижения. Теперь никто не может обо мне сказать ничего подобного.

При этих словах голос Лизы дрогнул. Харлан хотел прижать ее к себе крепче и развеять все ее горести. Вместо этого он гладил ее голову и плечи, и его раздражала собственная беспомощность.

— Итак, — продолжала она, откинув голову ему на грудь, — со всем этим багажом я и таскалась. Я не хотела ни одного парня из тех, что подходили ко мне ближе чем на двадцать футов. Да и мой вес был удобным буфером. Он мешал приблизиться ко мне, так что меня нельзя было задеть таким образом. Я уверилась, что могу сама о себе позаботиться. Я не хотела быть похожей на свою мать. Я не хотела зависеть от мужчины и утратить контроль над жизнью. Я видела, что может сделать власть одного человека над другим, и не хотела рисковать.

Рука Харлана замерла, когда его настигла неприятная мысль. Неужели она видит и его таким? Харлан Джеймсон с его неумеренными амбициями, раскатывающий в лепешку любого, кто встанет у него на пути? Неужели она ставит его на одну ступеньку со своим властным отцом? Он мог бы доказать, что в его действиях не было подлости, что он никогда никого не ранил, по крайней мере намеренно. Что он не совершенный сукин сын, каким его как-то назвала Мэгги. Он не мог, да и не собирался сделать ей больно.

И тут в его памяти всплыл собственный голос: «Я сделал тебя тем, что ты есть».

— Лиза, я не таков.