Мечты темнокожей девочки

Так много лет прошло с тех пор, как мы видели отца в последний раз. Воспоминания моего старшего брата о нем со временем лопаются, как пузыри, и распадаются на крошечные пузырьки, которые с каждым разом все меньше.

– Ты была совсем маленькая, – говорит он мне. – Тебе повезло, что ты не видела, как они ругались и все такое.

– Все будто стерлось из ее памяти, – замечает сестра. – Стерлось. Стерлось. Стерлось.

Но сейчас мама снова уезжает.

И уж это я запомню хорошо.

На полпути к дому № 1

– В Нью-Йорке, – говорит мама, – я подыщу жилье. Вернусь и заберу туда вас.

Она хочет собственный дом,

не как в Нельсонвилле, Колумбусе или Гринвилле, где хозяйка не она.

Ищет свой следующий дом. Наш новый дом.

– Сейчас, – произносит мама, —

мы только на полпути к дому.

И я представляю,

как она стоит на середине дороги, раскинув руки,

указывая одним пальцем на Север, другим на Юг.

Мне хочется спросить ее:

«Мы всегда будем в дороге?

Без конца трястись в автобусе?

И нам всегда нужно будет выбирать между одним домом

и другим?»

Мама прощается с Гринвиллом

Мы ужинаем, принимаем ванну, нас

присыпают тальком, одевают в пижамы,

укладывают втроем на кровать и подтыкают

одеяло,

и после чтения «Винни-Пуха», поцелуев в лоб, объятий,

которые на этот раз длятся дольше, чем обычно,

в сгущающихся сумерках по длинной пыльной дороге мама удаляется от дома на Холл-стрит, садится на автобус и едет из Николтауна на автобусную станцию «Грейхаунд».

Снова пылит дорога,

и мама уезжает из города.

Впереди Нью-Йорк,

семья остается позади. Мама проходит в конец автобуса,

садится, зажав коленями сумку, прильнув к окну,

чтобы еще хоть раз взглянуть на родные места,

прежде чем тьма опустится на землю

и на всю ночь с ней останутся лишь тени,

и звезды,

и слезы,

и надежда.

Последние светлячки

Мы знаем, что скоро уедем. Каждый вечер, как только зажгут свои огоньки последние летние светлячки, мы ловим их и сажаем в банки, а потом выпускаем. Будто понимаем, как им нужна свобода. Будто надеемся, что, если мы сделаем что-нибудь хорошее, на небесах услышат нашу безмолвную просьбу и оставят нас в Гринвилле.

Перемены

Теперь, когда мама уехала, вечерами так тихо, и кажется, что слышно, как бежит время, оставшееся до нашего отъезда.

Мы знаем, что скоро станут воспоминаниями даже бабушкины руки, нежно расчесывающие наши волосы. Субботние вечера за кухонным столом, запах помады «Дикси Пич», жар от щипцов для выпрямления волос, шипение влажной, только что выстиранной ленточки под горячим утюгом – все это у нас, может, еще и будет, но уже не здесь.

Мы сидим на крыльце дедушкиного дома, ежимся от холодного воздуха близкой зимы и тихонько говорим о лете в Гринвилле, о том, что мы вернемся сюда снова и все пойдет по-старому: мы будем слушать те же истории, смеяться над теми же шутками, ловить светлячков в те же стеклянные банки, – и уверяем друг друга,

что новое лето будет таким же прекрасным, как и прежние.

Но знаем, что это неправда.

Когда мы вернемся сюда, все будет по-другому.

Изменятся и город Гринвилл,

и наш район Николтаун,

изменимся мы сами.

Школа Стерлинг в Гринвилле

Мама находится в Нью-Йорке, когда во время выпускного бала вспыхивает

школа, в которой она училась.

Зал, набитый людьми, наполнился дымом, музыку остановили, все перестали танцевать, и диджей крикнул, чтобы все быстрее выходили.

Пожар полыхал всю ночь,

а когда закончился,

от маминой школы почти ничего не осталось,

она сгорела до основания.

Мама сказала, что это из-за того,

что школьники участвовали в маршах,

а некоторые белые в Гринвилле

ненавидят наше движение.

После пожара старшеклассникам

не разрешили ходить в школу для белых.

Теперь им приходилось тесниться

в здании начальной школы, со своими младшими

братишками и сестренками.

В мамином школьном альбоме есть фотография

с надписью

«Факел, 1959» – на ней мама улыбается, рядом ее кузина Дороти Энн, а с другой стороны стоит Джесси Джексон. И, может быть, уже тогда он мечтал стать президентом и верил, что однажды обязательно будет первым чернокожим кандидатом на этот пост.

А другие факелы, уничтожившие их школу,

не смогли напугать ни самого Джесси,

ни его соратников по борьбе,

и они продолжали

делать

мир справедливее.

Вера

После маминого отъезда бабушка рьяно берется за дело и продолжает приобщать нас к религии. Мы, как и она, становимся свидетелями Иеговы.

После маминого отъезда некому возразить бабушке:

– Дети сами решат, во что верить, когда повзрослеют.

Теперь бабушка говорит:

– В моем доме вы будете делать то, что я скажу.

После маминого отъезда

ночью мы просыпаемся и зовем ее.

– Молитесь, и Бог утешит вас, – произносит в темноте бабушка, прижимая нас к себе.

– Пусть Библия станет для вас и щитом,

и мечом в вашей борьбе.

Но с кем и с чем нужно бороться, мы пока

не знаем.

Небылицы Коры

Сегодня вечером к нашему крыльцу

пожаловали Кора-и-ее-сестры.

Их трое, и нас тоже трое,

но Хоуп не хочет оставаться среди девчонок

и садится один в дальнем конце двора.