Только, наверное, этот день не настанет ни-
когда.
Повесив ленты на веревку сушиться, мы думаем: хорошо бы ночью ветер унес их куда-нибудь. Но наступает утро, и мы видим, что они там же, где были, тихо колышутся и уже готовы покрепче привязать нас к детству.
Два бога, два мира
Раннее утро, а мы уже не спим, на кухне бабушка гладит наши воскресные наряды.
Я слышу, как в своей постели кашляет Папочка и все не может откашляться. От этих звуков и у меня перехватывает дыхание, когда я начинаю натягивать платье. И пока дедушкин кашель не стихнет, у меня тоже першит в горле.
Наконец я слышу в гостиной его шаги, скрип двери, выходящей на крыльцо, и знаю, что он распахнул ее, чтобы покурить.
Дедушка не верит в Бога, который не разрешает курить или пить холодное пиво по пятницам вечером, в Бога, который обещает всем нам конец света.
– Крадетесь по этой жизни, как трусливые кошки. Ну нет, такой Бог не для меня, – говорит он.
Его кашель снова раздается в доме, все ближе к нашей комнате, которую бледное зимнее солнце заливает голубым светом. Мне хочется, чтобы он перестал кашлять. Чтобы надел лучший костюм, взял меня за руку и пошел с нами.
Свидетели Иеговы считают, что все,
кто не следует Слову Божьему,
погибнут в битве добра со злом,
которая называется Армагеддон.
А после битвы на Земле будет новый мир,
намного лучше и прекраснее нынешнего.
Но мне хочется жить в мире, где есть Папочка, и я не понимаю, почему из-за какого-то бога я должна выбрать другой.
Что знает Бог
Мы молимся за дедушку и просим Бога
пощадить его, хоть он и неверующий.
Мы просим Иегову заглянуть ему в душу, тогда Он
увидит,
как она прекрасна.
Но дедушка говорит, что за него не нужно молиться.
– Я тружусь в поте лица. Отношусь к людям так, как хотел бы, чтобы они относились ко мне. Чего мне бояться? Бог видит все. Бог все знает, – считает он.
В конце дня, придя с работы, он закуривает,
расшнуровывает пыльные башмаки.
Вытягивает ноги.
– И без ваших молитв Богу известно,
что я живу правильно. Молитесь сколько вздумается, просите у него что хотите,
но за меня не нужно.
Новые игрушки
Мама присылает нам из Нью-Йорка чудных коричневых кукол, она отыскала их в одном из модных универмагов. В письме она рассказывает о лифтах, о вокзалах, о домах, таких высоких, что приходится задирать голову, чтобы увидеть их целиком, и потом болит шея.
У мест, про которые она пишет, такие красивые
названия:
Кони-Айленд, Гарлем, Браунсвилл, Медвежья гора.
Она говорит, что видела океан. Воды в нем так много,
что другого берега не видно, а если океан переплыть,
попадешь в другую страну.
Мама рассказывает, что в магазинах игрушек полно разных кукол всех цветов и размеров, на каждом углу парикмахерские и салоны красоты, а подруга тети Кей видела на улице певицу Лену Хорн.
Но сейчас нас интересуют только куклы.
Их тугие черные кудри
рассыпаны по плечам,
одеты куклы в пышные розовые атласные платьица с нижними юбками. Их черные ручки не сгибаются.
Но мы все равно крепко прижимаем к себе
жестких пластмассовых красавиц
и представляем, как они называют нас «мама»,
как хотят быть с нами рядом.
Представляем, что пишем им такие же письма,
как наша мама: «Скоро приеду и заберу тебя».
– Никогда не разлучимся, всегда будем вместе, —
шепчем мы своим дочкам.
А куклы, прекрасные и безмолвные,
только смотрят на нас
пустыми глазами.
Когда-нибудь
– Играйте с ним осторожно, —
предупреждает нас бабушка
о мальчике с окном в сердце. – Ему нельзя быстро бегать. И плакать.
Когда он стучится в заднюю дверь,
мы выходим посидеть с ним тихо на крыльце
черного хода.
Говорит он совсем мало, этот мальчик
с окном в сердце,
а когда говорит, то обычно расспрашивает нас, как наша мама живет в Нью-Йорке.
Не страшно ли ей там?
Не встречала ли она какую-нибудь
кино-звезду?
Правда ли, что там много домов и все высокие-превысокие?
– Когда-нибудь, – произносит он едва слышно, так что мы наклоняемся к нему, чтобы разобрать, – я
поеду в Нью-Йорк.
И он мечтательно смотрит вдаль, туда, где виднеется дом Коры.
– Там юг, – говорит моя сестра, – Нью-Йорк в другой стороне.
Обетования Божьи
Вот-вот наступит Рождество.
По радио какой-то певец с мягким глубоким голосом советует нам устроить его маленьким и тихим…
Во всех окнах Николтауна видны рождественские елки. Кора-и-ее-сестры хвастают, какие подарки они получат: это и куклы, и коньки, и качели. А наши качели на заднем дворе тихо стоят, припорошенные снегом.
По воскресным вечерам нас не выпускают из дома, и тогда наглые Кора-и-ее-сестры совершают набег на наши качели: раскачиваются на них, как бешеные, стараясь взлететь повыше, показывают нам языки, а мы только смотрим на них через стекло на входной двери.
Мы кипим от возмущения, мы бежим к бабушке, мы жалуемся. Но она отвечает:
– Бог с ними, пусть балуются. Будьте великодушны к этим девчонкам, ведь сердца у вас большие!
Но наши сердца вовсе не большие.
Наши сердца крошечные и полные гнева.
Были бы наши сердца руками – надавали бы обидчицам тумаков. Были бы ногами – и пинков могли бы!
Другая бесконечность