Мёд и немного полыни

Так прошли три дня. После похода кожа Олтуган стала здоровой и чистой.

Глава 23 Туфли старшей сестры

Подходя к дому, Акбалжан издали приметила Зубайду. Соседка так торопилась, будто они не виделись двадцать лет.

Тьфу, опять полезет со своими сплетнями. Когда она так таращит глаза, хороших новостей не жди.

– Эй, где ты ходишь? Твою дочь обожгли! – затараторила Зубайда.

Акбалжан ахнула, отшатнулась и тут же услышала плач. У дверей дома на скамейке сидела, поджимая пятки, зарёванная Олтуган. Мать кинулась к ней. Рассмотрела красные волдыри на подошвах. Занесла дочь в сенцы, набрала в таз холодной воды, опустила туда маленькие ножки.

– Как обожглась?

Оказалось, двоюродная сестра толкнула на горячие угли. Олтуган часто пользовалась тем, что её отца побаивались. Прятала у сестёр пальтишки в печке, чтобы они не уходили и играли с ней. Видно, снова довела чем-то.

– Ух, хулиганка! – потрясла кулаком Акбалжан. И понизила голос до шёпота, заслышав шаги мужа в коридоре. – Тише, папка идёт! Скажи, сама наступила, а то сестре достанется.

Увидев отца, Олтуган зарыдала ещё сильнее. Кужур взял её на руки и долго носил по комнате, тихонько напевая. Дочка всхлипывала на отцовском плече, пока не уснула.

Как назло, бабка Рахменкулова ушла в лес за травами.

Утром приехала молоденькая ветврач Ольга Ивановна. Она заезжала в Каратал на двуколке[41], обходила дворы, осматривая больную скотину. Люди заодно показывали свои болячки. Ольга Ивановна велела лечить ожоги тёртой картошкой. Показала, как наложить прохладную массу на волдыри, завязала ноги чистой тканью.

Ветврач деревенским девчонкам казалась богиней. Она носила туфли на каблуках и особым образом повязывала на шею шёлковый платочек.

Чуть поправившись, Олтуган попробовала надеть платок перед зеркалом на такой же манер. Приподнималась на цыпочки, словно у неё каблуки, и, лукаво прикрывая глазки, говорила: «Я – Ольга Ивановна!»

Райса тем временем объявила, что собирается замуж.

– Восемнадцать, молодая ещё, – говорила Акбалжан мужу. – Из Казахстана парень. Сирота. Отец был учителем, арестовали в тридцать седьмом. Мать умерла. Мальчишка скитался. Сейчас чабаном у нас работает.

– Пусть приходит, познакомимся, – ответил Кужур.

Через месяц сыграли свадьбу с гармошкой. Купили невесте белое платье и туфли – редкость для Каратала.

Райса с мужем стали жить отдельно. Олтуган бегала к сестре, которую называла «апа» из-за большой разницы в возрасте. Свадебные туфли так и манили её. Она вечно крутилась в них перед зеркалом, подражая Ольге Ивановне. Раз, когда Райсы не было рядом, сунула ноги в туфли и убежала играть с подружками. Заигравшись, сбросила неудобную обувь и не запомнила где.

Туфли искали чуть ли не всем селом. Так и не нашли. Когда возвращались, Райса молча шла за сестрёнкой и исподтишка щипала её за бок.

Глава 24 Письмо из прошлого

Летом 1955 года почтальон принёс конверт. Акбалжан подозвала сына. Куантай повертел бумажный прямоугольник и спросил:

– А кто у нас из Кемеровской области? Это ж Сибирь!

– Никого вроде… Читай!

Письмо было от Жангира, её первого мужа. Он писал, что хочет увидеть детей, и просил позволения приехать.

Куантай выжидающе посмотрел на мать.

Акбалжан сняла платок и снова надела, туго завязав узел. Вот тебе новости! Что скажет Кужур?

Тот невозмутимо ответил:

– Конечно, пусть приезжает. Он же отец.

Райса дохаживала последние месяцы беременности. От такого известия чуть не расплакалась.

Выслали ответ, что ждут. Акбалжан сразу предупредила: у неё теперь своя семья.

Жангир прибыл в Каратал с двумя светловолосыми женщинами. Одна примерно его возраста, вторая – молодая. Собрался народ, всем не терпелось узнать, что за гости пожаловали.

Для сибиряков зарезали барашка. Дедушка Абдулла Шарипов, который возил в бочках керосин, в честь их приезда сыграл на скрипке.

Жангир обнял Куантая, расцеловал в обе щеки Райсу. Глянул на Акбалжан, кивнул и отвёл взгляд.

Сели на пол за дастархан. Бывший муж скрестил ноги на корпешке, Акбалжан украдкой рассматривала его. Поседел, высох, стал похож на своего отца Омирбая. Скулы ещё больше обозначились. Как речные камни с острыми краями, что не сгладила даже вода.

В первые годы, когда Акбалжан вспоминала о проигранной им корове, у неё начинало щемить сердце. Теперь казалось, что это случилось давным-давно и не с ней.

– А лето у вас бывает? – расспрашивали каратальцы приезжих.

– Бывает, – кивала Зоя, так звали русскую жену Жангира. – Не так жарко, как у вас, но ничего, огород сажаем.

Жангир почти всё время молчал. После бешбармака[42] и чая, когда соседи разошлись, Зоя начала свой рассказ.

– Женю призвали на фронт в сорок первом. Рота его попала в окружение, потом в плен. Когда их освободили наши, он еле ходил от слабости. Тут бы в госпиталь, а его – на допросы. Эх, время такое, поди докажи, что не враг. Осудили и отправили к нам, в Сибирь, – Зоя погладила руку Жангира, и только тогда до Акбалжан дошло, что гостья говорит о нём.