Мёд и немного полыни

Разморённые дети грелись на обжигающем песке после прохладной уральской воды. Закапывали друг другу ноги, раскладывали на спинах плоские горячие камни, рисовали острыми палочками узоры и буквы. Но вдохновенная речь и урчавшие животы заставили встать.

– Там их тучи! Можно брать, это же государственное, считай, ничьё. И забора нет, – подзадоривал Лёшка друзей.

Решили пойти на колхозные бахчи сейчас же.

– Салаг не берём! – начал было Лёшка, но глазастая Фатима заревела так жалобно, что пришлось взять и её.

Искупались ещё разок, чтобы смыть песок да освежиться перед дорогой, – и на окраину посёлка.

На поле и вправду никого. Полосатые арбузы, шершавые дыни и гладкие светло-жёлтые тыквы лежат на земле, подставив бока палящему солнцу. Набрали кто сколько смог. Олтуган засомневалась. Но все же берут! Не смогла поднять большой арбуз, выбрала полегче…

– А ну, стой! – раздался громкий окрик.

От неожиданности Олтуган уронила добычу. Арбуз раскололся на части, раскрывшись бархатистой мякотью. Ступни будто прилипли к сухой глине.

Пацаны бросились врассыпную. Сторож, тщедушный дед Йоська, выстроил девочек в ряд, начал записывать. Руки Олтуган задрожали, она спрятала их за спиной.

– Ты чья? – нахмурил сторож седые клокастые брови.

– Жу-жумабаева, – пролепетала она.

– Не реви, – прошипела двоюродная сестра Злиха.

– В тюрьму теперь посадят! – всхлипнула Олтуган.

– Да перестань, ничего не будет!

Маленькую Фатиму старик не записал, так разревелась, что он только покачал головой.

Олтуган добрела до дома, легла на нары, а когда мать пришла с работы, притворилась спящей. Той ночью ей снился дед Йоська. Бровастым филином кружил он над головой. Грозно ухал. Мелькнуло разочарованное лицо матери.

– Мне такая дочь не нужна!

Олтуган проснулась затемно. Вспомнила об отце. Захотелось обнять его, прижаться, потрогать щетину на щеках, пожаловаться: «Пап, мне плохо!»

А он закружил бы её на руках. «Как это моей золотой плохо? Ну-ка, давай покатаю тебя на чок-чоке!»

Так он говорил, когда носил дочку на шее.

На рассвете, когда мать ушла, Олтуган встала, прибралась в доме. Весь день никуда не ходила. Прибегала Злиха, звала играть.

– Не пойду, – отказалась Олтуган. – А ты не боишься, что наши узнают?

– Про арбузы, что ли? Бабушка ничего не скажет! Я даже со школы сбегаю, она меня от учителя прячет. Говорит ему, что не знает, где я, а потом зовёт пить чай.

Олтуган вздохнула. К вечеру сварила картошку в мундире. Села почитать.

– Думала, не узнаю? – раздался с порога строгий голос матери.

Олтуган уткнулась в книжку. Акбалжан окинула взглядом чистые полы, аккуратно сложенные подушки, дымящуюся кастрюлю. Олтуган не поднимала глаз.

– Краснела из-за тебя в сельсовете! – Акбалжан бросила на кровать платок. – Не стыдно позорить отцовскую фамилию?

Олтуган загнула край листа, потом расправила, сосредоточенно стала разглаживать страницу. Быстро вытерла слёзы. В тот вечер не произнесла ни слова.

Больше всего она боялась, что о происшествии узнают в школе. Ложась спать, представляла, как вызовут её на линейке первого сентября, поставят перед одноклассниками и начнут ругать. Она заплачет, а учительница скажет:

– Уж от кого-кого, а от тебя такого не ожидала!

Елизавета Павловна приехала в Каратал после педучилища. Тоненькая, высокая, она всегда ходила в платьях с белым воротничком. Ученики называли её Ляззат Паловной. Она рассказывала о больших городах и достижениях советской страны, жестикулируя с таким воодушевлением, что, казалось, вот-вот взлетит, как стрекоза. На переменках каждый ребёнок хотел первым подать сумку, указку или протереть доску, чтобы учительница похвалила его.

В первый день сентября про кражу арбузов никто ничего не сказал. И во второй, и в третий. А Олтуган ещё больше старалась быть самой лучшей. Выводила округлые буковки ровно, с идеальным наклоном. Переписывала дома всю тетрадь из-за помарки или кляксы, которая заливала страницу, стоило неосторожно встряхнуть ручку или чуть перебрать чернил.

Елизавета Павловна приводила Олтуган в пример:

– Вот так нужно писать, как Жумабаева!

Каждый раз, слыша похвалу, Олтуган вспоминала хлёсткие слова матери и неслышно шептала: «Видишь, пап, я не позорю нашу фамилию!»

Первого мая Елизавета Павловна задумала устроить демонстрацию. Загодя показала, как мастерить из картона голубей и «пятёрки».

– Аккуратно раскрашиваем! Теперь к палочкам приклеиваем, вот так. Молодцы!

Дети хвастали друг перед другом:

– У меня больше получился!

– Зато у меня похож на настоящего голубя, а у тебя ворона какая-то!

Праздничный день выдался солнечным. Колонна вразнобой вышагивала по улицам посёлка под речёвку:

Кто шагает дружно в ногу?

Пионеру дай дорогу!