Мёд и немного полыни

Во главе колонны размахивали картонными отметками отличники – Олтуган в нарядном платье и её одноклассник Гали́. Долговязый Лёшка прицепил к кепке красный цветок из бумаги и стал похож на своего дядю-гармониста. Конопатая Анютка шла прихрамывая – накануне искала корову и упала в овраг. Замыкал шествие одноглазый пёс по кличке Пират. Когда запели песню про Первомай, он заскулил, будто ему придавили лапу. Елизавета Павловна то поправляла ряды, чтобы все шли ровно, то отгоняла Пирата, то вытирала свои запылившиеся туфли. Встречные каратальцы улыбались, махали в ответ.

На следующий день в школе на родительском собрании разразился скандал.

– Почему это детей нацменов поставили впереди? – срываясь на визг, возмущалась Рыжая Сонька, чья дочь училась в одном классе с Олтуган. – Я не верю, что они знают русский язык на отлично!

– Но… К-как же… – Елизавета Павловна прижала ладони к вспыхнувшим щекам, оглянулась на доску, где написала мелом «Мир, труд, май» и начала торопливо искать в стопке тетрадь Олтуган – показать, как та пишет.

Поднялась Саша, подруга Акбалжан:

– Мы работаем вместе много лет. В войну делились последней коркой хлеба, не думая, кто какой нации. Человеком надо быть – вот что главное.

В классе поднялся гомон.

– Да-да! Нельзя так говорить!

Мать Гали́, второго отличника, на собрание не пришла. Елизавета Павловна нашла наконец тетрадь, взглянула на Акбалжан:

– Извините… Простите, это так… нехорошо.

Акбалжан кивнула. Поправила платок. Ей не хватало русских слов выразить то, что чувствовала.

Наткнувшись взглядом на Соньку, села ещё прямее. Та скомкала лист бумаги, с грохотом отодвинула тесную парту и что-то бормоча вышла.

К приходу матери на столе уже пыхтел самовар, Олтуган разогрела его на углях. Кипяток из чайника Акбалжан не признавала, называя его «дояркин чай», такой приходилось пить в поле. Дома же любила почаёвничать по-людски, с дымком.

Подошла к дочке, которая корпела за уроками, провела ладонью по её волосам. После смерти Кужура она проявляла ласку редко. Олтуган удивлённо вскинула глаза.

– Айналайын![46] Учись хорошо дальше! Получи образование, тогда не придётся так тяжко работать, как я. Завидовать, наговаривать тоже будут, не обращай внимания!

– Что-то случилось?

– Ничего, глупые разговоры, – поморщилась Акбалжан.

– Мам, прости меня… – У Олтуган задрожали губы. – Тогда с арбузами я… – Она уткнулась в грудь матери.

Акбалжан поцеловала её в макушку.

– Говорят, если у тебя плохие дети, хоть на верблюде сиди, собаки покусают. А если хорошие, держи голову прямо. Давай чай пить.

Глава 3 Самостоятельная

Крик из дома Жумабаевых разлетался на всю улицу. Соседи поглядывали на двор Акбалжан. Обычно невозмутимая, она громко бранилась. Вышвыривала с крыльца какую-то одежду, выкрикивая:

– Что, взрослая стала? Меня спрашивать не нужно? Живи тогда сама, раз такая самостоятельная!

Олтуган металась по двору, собирала вещи и умоляла мать успокоиться.

Через полчаса обе скрылись в доме от чужих глаз, обнялись и заплакали.

– Прости меня! Не сдержалась, – Акбалжан заговорила первой. – Почему сразу не сказала? Ты же ещё маленькая, пятнадцать лет! Легко веришь другим, а вдруг обманут, обидят?

– Ты меня прости! Не знаю, почему не сказала сразу. Но сейчас же другое время, мам! Я просто еду учиться, и подружка со мной.

– Да, жаным, в Медном и вправду лучше, чем в Оренбурге. Будешь хоть чаще приезжать.

В школу-восьмилетку каратальские дети ходили в соседний посёлок. По холмам за четыре километра в мороз, буран, весеннюю распутицу.

Каждый год Олтуган приносила похвальные грамоты. А после восьмого класса задумала поступить в медучилище. Хорошо помнила, что врачи не помогли отцу. Она же никому в помощи не откажет.

Акбалжан выбор пришёлся по душе: медики всегда нужны, чистенькие, в белоснежных халатах, уважаемые. Вон доктор Вишневский спас дочь при родах, сколько лет уж вспоминают его с благодарностью.

Условились, что Олтуган поедет в Оренбург. А та пошла с подружкой подавать документы на почту, и почтальонша посоветовала ехать в Медногорск, мол, он ближе. Девушки согласились, но сразу сказать об этом матери Олтуган не решилась. Акбалжан узнала, что дочь едет в другое место не от неё, а от Зубайды.

– А что это твоя в Медный поступает? Мой муж говорит, учиться надо только в Оренбурге!

– Какой Медный? С чего ты взяла, глупая сорока? И вообще не твоё это дело, – оборвала её Акбалжан.

Зубайда недовольно поджала губы. Как назначили её мужа бригадиром, так она начала наряжаться и учить всех жизни. Видимо вспомнив, чья она теперь жена, вскинула голову, фыркнула, поправила красные бусы и пошла восвояси. Когда у Жумабаевых разгорелась ссора, выволокла таз к забору и устроила стирку, чтобы не пропустить ни слова.

Вечером Олтуган примерила ситцевое платье с воланами на коротких рукавах, которое сшила сама.

– Нравится, мам? – спросила, крутясь перед зеркалом.

– Красиво! Тебе всё к лицу!

– Давай и тебе сошью, а то одежда совсем старая, только и штопаешь.

– Ты бы выучилась, больше мне ничего не надо!

Глава 4 Прыжок