Мёд и немного полыни

Забежала к родственникам, друзьям семьи. Вскоре наш дом наполнился народом, смехом и счастьем. Мама от волнения поставила на стол холодный самовар. Гости рассмеялись, и родственницы помчались разжигать угли. Соседки быстро распределили дела, кто чем помогает.

В тот вечер каждый хотел поговорить с Жанатом, расспросить, как он отслужил. Мне до него добраться не удалось.

Утром проснулась и сразу побежала посмотреть: правда ли он уже здесь, или мне приснилось? Тихо подошла к кровати и дотронулась до его коротко стриженых волос. На руке увидела округлые шрамы.

Брат открыл глаза.

– Что это? – спросила я.

– Да бывшие язвы от морского климата. Подсохли, а шрамы остались. У нас на корабле их называли «балтийская роза».

Жанат приехал будто из-за границы. Подсадил нас на английские словечки cotton (хлопок), change (обмен). Привёз подарки. Родителям – телефон с автоответчиком, аже – электронный будильник, мне – турецкий свитер с узорами и кожаную юбку.

Через неделю он умчался в Оренбург и неожиданно для всех поступил в медучилище – учиться на зубного врача.

Глава 9 Первокурсница

По утрам выхожу из комнаты заспанной мошкой, что случайно выползла из-под коры зимой. Остальные обитатели нашего общежития учатся в медучилище и встают позже. Везёт же людям, могут поспать ещё полчаса.

Только мне нужно в шесть тридцать быть на остановке, чтобы успеть на занятия. Шаркаю в тапках по пустому коридору мимо запертых дверей в общую кухню – ставить чайник.

Мне шестнадцать, я учусь на биолога. Могла бы жить в новом общежитии пединститута, в комнате с отдельным санузлом и своей кухней. Но маме спокойнее, когда я рядом с братом. Жанату – двадцать один. После занятий он практикуется в частном стоматологическом кабинете. Своей жене Нигоре он вставил зуб с золотым напылением на второй день знакомства. И сразу привёл представить папе и мне – мы тогда как раз приехали на вступительные экзамены.

Когда родители Нигоры, узбеки из Туркменистана, узнали, что она собралась замуж за парня другой национальности, в общежитие прибыла её мама – сторожить дочь. Я отпрашивала Нигору у матери якобы на дополнительные занятия, а на остановке нас ждал Жанат. Пожив так с месяц, наша будущая сватья, видимо, решила, что роман окончен, и вернулась домой.

Позже в Оренбург приехала наша мама – закупаться на свадьбу. По справке из сельсовета ей удалось купить платье для невесты, несколько бутылок шампанского и обручальные кольца.

Перед Новым годом сыграли свадьбу в поселковой столовой. Порошковые соки Yupi ядовитых ярких цветов развели во фляге и разлили в пластиковые бутылки, одолженные у соседей. Половину соков кто-то стащил. Наготовили бешбармак, гору мантов, с десяток салатов и самодельный коньяк из заварки и самогона. Гости подарили трёх коз, двух баранов и рубли, а родственники из Казахстана привезли первые тенге.

Теперь мы живём втроём, только ночевать я ухожу в другую комнату. Нигора беременна.

Жаната – здесь его зовут Жан – любят все особы женского пола, начиная с пятилетней Насти, дочери соседки. Она таскает ему конфетки и говорит, что хочет такого же мужа. Жанат ведёт концерты училища в Доме культуры, и мы с Нигорой ужасно гордимся, что он выступает в малиновом пиджаке. А когда он приезжает в посёлок, наши деревенские бабульки прямо на улице показывают ему почерневшие зубы, просят совета.

Одевшись, спускаюсь. На первом этаже каморка с надписью «После 23:00 телефон не занимать!». Когда нам звонит мама, вахтёрша кричит:

– Семьдесят первая!

Студенты подхватывают номер нашей комнаты и передают дальше, пока голоса не достигнут третьего этажа.

– Семьдесят первая, баб Надя зовёт!

Мама договорилась со знакомой, и та соединяет нас по межгороду бесплатно, поэтому мы можем спокойно поговорить. Баба Надя выгоняет девчонок, которые собрались потрепаться по телефону с парнями.

И сейчас не ворчит, что бужу её раньше положенного.

– Баб Надь, откройте, пожалуйста! – прошу я.

Она, покряхтывая, встаёт с дивана. Придерживая поясницу, закутанную в пуховый платок, ковыляет ко входу в коротких валенках. Дверь закрыта на доску, как в деревнях. Одного замка тут мало, вечерами приходит местная шпана, прикидывающаяся рэкетом. Если зайдёт, будет драка.

На улице морозный воздух щекочет горло. Раскатываю горловину свитера на пол-лица. Людей по пути немного. Осенью в автобусной толчее у меня оторвали пуговицы на куртке. Теперь стараюсь уехать раньше, пока не повалил поток студентов из общежития пединститута, их остановка перед моей.

Троллейбус ещё полупустой. Дерматиновое сиденье принимает холодно и жёстко. В ответ громко кашляю. Женщина со спящим ребёнком пересаживается дальше.

В институте свет горит только внизу. Стучу кулаком в деревянную дверь. Дежурная по вахте в семь утра подкрашена, с высокой причёской, как графиня в пустующем замке. Поднимаюсь на второй этаж, сажусь на скамейку в тёмном коридоре, бросаю сумку рядом. Прислонив голову к стене, дремлю, пока не вспыхнут лампы и не зашумят голоса.