Медальон Таньки-пулеметчицы

– Обещаю, – твердо сказал капитан. – Слово коммуниста.

Когда за Мосиной закрылась дверь, Валерий обернулся к своему помощнику, старшему лейтенанту Власенко.

– Жалко бедняжку и стыдно до слез. Поселок-то мы освободили, а улов получили небогатый. Положим, до верхов нам не добраться, они давно в Германии или еще где за границей, а вот что пару-тройку предателей упустили – непростительно. Начальнику тюрьмы Ивашову и пулеметчице удалось бежать. Где их искать и кто поможет в этом – даже не представляю.

– Тут давеча меня баба Настасья остановила, – начал Андрей, теребя белобрысый чуб. – Описание этой Таньки дала, да только под это описание каждая вторая девица попадает. Ну посудите сами: невысокая, русоволосая, с суровой складкой на переносице. В основном о качествах ее говорила. Мол, даже карателей удивляла жестокостью, не знала как страха, так и совести. Трудно по такому описанию ее отыскать.

– Это точно, – согласился Агафонов. – Может, еще что говорила старушка?

– А ведь говорила! – хлопнул в ладоши юноша, и капитан подумал, что этому веселому парню с ямочками на щеках и детской улыбкой еще многому придется учиться. – Эта Танька, мол, была до мужиков охоча, с полицаями спала и с немцами. Серегу рыжего особо жаловала.

– Рыжего жаловала, говоришь? – Валерий поднял на него глаза, в которых вспыхнул интерес. – Тогда беги к конвойному, проси, чтобы сюда тащил под белы рученьки.

Когда к Агафонову привели рыжего, всякий, знавший его раньше, сразу заметил бы перемену, произошедшую в этом сильном и уверенном в себе парне. Теперь он хорошо понимал тех, кто ждал казни в конских стойлах, и завидовал людям, покоившимся в братской могиле. Для них, по крайней мере, все уже позади. Ожидание смерти наложило отпечаток на его своеобразную внешность: он похудел, постарел, огненно-рыжие волосы, которые так любила гладить Танька, поредели и поседели, приняли какой-то пегий оттенок, мускулистая фигура словно сдулась, сгорбилась, щеки покрылись серой щетиной и впали, глаза потускнели и потеряли живой блеск, даже форма полицая, которой он так гордился и которую чистил и наглаживал, чтобы выглядеть щеголем, облезла, местами потерлась и висела на нем мешком. Войдя в знакомый кабинет Каминского, он не присел на стул, ожидая приглашения, стараясь казаться нагловатым, однако это у него плохо получалось.

– Садись, – разрешил Агафонов, пригладив поредевшие вьющиеся темные волосы. – Знакомый кабинет? Только вот на месте шефа твоего другой сидит. Непривычно, да?