Медальон Великой княжны

— Политруком. Но не сразу. Сперва я руководил эвакуацией из Ленинграда учебных заведений, и когда кольцо блокады сомкнулось, как раз сопровождал эшелон в Удмуртию. Обратно мне хода не было, да и зачем? Явился в военкомат, там сперва поработал, затем подучили маленько, и тогда уж на фронт.

— Как у тебя все сладко да гладко, — не сдержавшись, заметил Павел.

— Да ты никак завидуешь? — С прищуром взглянул на него Иван. — Да нет, Паш, гладко это только так, на словах. Не привык я плакаться. Понимаешь? Нельзя мне, по должности не положено. Вот воюю я с конца сорок первого. Что ты думаешь, это я первый раз в госпитале валяюсь? Нет, брат. — Иван достал из кармана халата бумажку, табак и не спеша скрутил папиросу. — В начале сорок второго ранение в живот, в конце сорок второго в грудь, бойцов в атаку поднимал, первого и скосило, сейчас вот осколочные, счастье, что по конечностям прошлось. А что касается жизни моей в Ленинграде, так вот в девятнадцатом в городе всех лошадей съели. Хлеба месяцами не было. Селедке гнилой были рады. Дров совсем не было, попробуй-ка перезимуй. Ты-то небось у тещи за печкой отсиделся с калачом за щекой? — спросил едко Иван.

— Откуда ты про тещу знаешь? — Подпрыгнул на лавочке Павел.

— Да вот знаю, — криво усмехнулся Иван. — Лет десять назад повстречал я в Ленинграде Михаила Зотова, не помнишь?

— Мишку, что ли, Зотова?

— Его родимого, его. С делегацией рабочих приезжал на экскурсию, как передовик, рассказывал о тебе.

— А что же он ко мне потом не зашел, привет от тебя не передал? — огорчился Павел.

— Думаю, побоялся. Ты же тогда в тюрьме трудился, в начальники выбился. А это такое место, которое каждый нормальный человек седьмой дорогой обходит, — пожал плечами Иван.

— Вот глупость! Домой бы зашел, — не сдавался Павел.

— А вот это уже не ко мне, — развел руками Иван. — Так что, Паш, не завидуй. Жизнь ты прожил сытую, спокойную, глядишь, и еще проживешь. Ты лучше расскажи, как в госпитале оказался.

— Слушай, а ведь ты, пожалуй, еще и не поверишь, — усмехнулся, в свою очередь, Павел.

— А ты все ж расскажи.