Меделень

Дэнуц вздохнул... Ему многое хотелось сказать Ольгуце - перед отъездом. Сказать, например, что, если тебе отрубят голову, ты умрешь не весь. Умрет голова: что правда, то правда. Умрет тело: и это правда. Но есть ведь и нечто другое: котомка Ивана. Она не может умереть, потому что она и не живет: у нее нет ни тела, ни головы. Она возникает, "если закроешь глаза". Когда ты мертв, глаза у тебя закрыты. Значит, котомка Ивана остается на своем месте. И, значит, Дэнуц не может умереть, потому что, хотя котомка Ивана и принадлежит Дэнуцу, он сам тоже имеет к ней некоторое отношение. Когда он закрывает глаза, он может думать о себе, как о другом человеке. И Ольгуца находится в котомке Ивана. Все они находятся там. Значит, если умрет Дэнуц, останется котомка Ивана. Пока Дэнуц жив, котомка принадлежит ему. А кто возьмет ее, когда Дэнуц умрет? Бог... Если Богу будет угодно, он дунет в котомку Ивана, и все те, что находятся внутри, тут же воскреснут; и Дэнуц вместе со всеми... Да только вот тогда у Дэнуца уже не будет котомки. Она будет принадлежать Богу. А все те, которые были в котомке, перейдут к Дэнуцу, потому что он принес их Богу в своей котомке. И тогда Дэнуц станет хозяином извне, так же как сейчас он хозяин изнутри...

Но что поделаешь, если Ольгуца не хочет его слушать!

- Где патроны? - вдруг спросила Ольгуца, снимая со стены ружье.

- Что ты собираешься делать?

- Не приставай! Давай сюда патроны!

Крадучись, она подошла к окну и осторожно открыла его. Осенняя мгла наполнила собой комнату... Мокрая от дождя ворона раскачивалась на ветке. Ольгуца прицелилась.

- Оставь ее, не трогай!

Ольгуца обернулась, не меняя положения ружья, и смерила взглядом Дэнуца. Это был взгляд карточного игрока, адресованный тому, кто в разгар игры, стоя у него за спиной, осмеливается подавать советы. Потом она отвернулась, снова прицелилась и выстрелила. Ворона упала на землю. В саду поднялся переполох, черная туча взметнулась к небу, тревожный крик множества птиц заглушил остальные звуки.

Ольгуца снова зарядила ружье.

- Тебе что, ворон жалко? Я выстрелила ей в голову: хотела увидеть, может она жить без головы... как ты, или нет!

- Мне их не жалко! - солгал Дэнуц, заливаясь краской. - Я думал, ты собираешься подстрелить воробья.

- Видел, какой выстрел?

- Да.

- Вот она! - встрепенулась Ольгуца, вскидывая ружье.

И словно нарочно одновременно с выстрелом отворилась дверь. Ворона упала в отдалении. Госпожа Деляну отпрянула назад, выронив из рук пижаму Дэнуца.

- Ольгуца! Это что такое?

- Я стреляю в ворон.

- Когда-нибудь я выброшу это ружье!

- Мамочка, оно не мое, а его!

- Я тебе его дарю! - улыбнулся Дэнуц.

- Лучше отдай маме; а мне Герр Директор обещал подарить охотничье.

- Закрой окно и ступай к себе в комнату. А ты, Дэнуц, разденься, я хочу примерить тебе пижаму.

- Можно, я тоже посмотрю, - попросила Ольгуца, затворяя окно.

- Оставь меня в покое, Ольгуца! Ты уж не знаешь, что еще такое сделать, чтобы рассердить меня! Этого нам недоставало: охота в доме!

- А если на улице дождь! Ты, мамочка, шьешь - пижама-то какая красивая! - а мне что остается делать? Вот я и стреляю из ружья.

- А почему ты не играешь на рояле?

- Ну уж нет! Что я, музыкант? В гостиной папина клиентка храпит, а я должна играть?

Кипя от негодования, Ольгуца переступила порог и закрыла за собой дверь. Она лукаво улыбнулась: ей удалось спасти от конфискации ружье.

Моника только что вошла в комнату со стопкой романтических носовых платков; улыбка Ольгуцы привела ее в замешательство. Она отвела в сторону взгляд и спрятала платки у себя за спиной.

- Я принесла тебе десять стручков, - сообщила Ольгуца.

Моника еще больше смутилась.

- За что ты так хорошо относишься ко мне? - сказала она, разглядывая домашние туфли Ольгуцы.

- Почему ты думаешь, что я к тебе хорошо отношусь? - возмутилась Ольгуца.

- Ты очень добрая... я этого не заслуживаю.

- Неправда! Я тебе не позволяю так говорить! Ты мой друг. Ты меня обижаешь!

Дверь распахнулась, вошла госпожа Деляну.

- Что случилось?

- Ничего!

- Тогда почему ты кричишь?

- Кричу? А на кого мне кричать? Я просто громко разговариваю... чтобы согреться.

- Согревайся, но так, чтобы я тебя не слышала!

Дверь захлопнулась.

Моника села на кровать рядом с носовыми платками.

Ольгуца спрятала ружье за печку и подошла к Монике. Увидев платки, взяла тот, что лежал сверху, и не успела Моника и рта раскрыть, как она громко высморкалась.

- Ольгуца! Что ты делаешь?

- Ты разве не видишь?

- Возьми мой платок.

- А этот чем плох?

- Он для Дэнуца.

К счастью, платок Дэнуца послужил лишь в качестве музыкального инструмента. Моника положила его на место.

- Моника, ты заметила, что, если видишь сразу много носовых платков, хочется высморкаться?

- Потому что у тебя никогда не бывает своего платка! - вскипела Моника.

- А у кого он есть? Разве что у тебя!

- И у Дэнуца тоже есть, - возразила Моника, прижимая платки ладонью.

- Ты думаешь? За неделю он их все растеряет! - заверила ее Ольгуца.

- Ой! Неправда! Зачем ты это говоришь?

- Как неправда? Тогда зачем же мама приготовила ему столько носовых платков? Чтобы было что терять!