Меделень

Моника посмотрела вверх, вниз; повернула голову вправо, влево...

- Видишь, Моника! Мне хочется высморкаться, когда я вижу платки... а тебе хочется плакать! Лучше, чтобы их совсем не было!

* * *

В пижаме из белой фланели Дэнуц выглядел как младший брат Пьеро.

- Тебе не тесно под мышкой, Дэнуц?

- Не-ет!

- Запомни, Дэнуц, пижаму ты будешь надевать, только если там будет холодно. Нехорошо спать тепло одетым!

Госпожа Деляну избегала слова: дортуар.

Дэнуц не отрывал глаз от зеркала. Пижамные штаны были первыми в его жизни длинными панталонами. Он все время их ощупывал, словно опасался, что они внезапно окажутся выше колеи, там где проходила старая граница его штанов. У них была и стрелка, - спасибо прачке. Строгая линия стрелки скрывает природное дерзкое изящество колен и икр.

Дэнуц был очень горд. Так горд, что хотел бы иметь зрителей даже среди товарищей по гимназической спальне.

- Не режет тебе, Дэнуц? - продолжала госпожа Деляну задавать вопросы, которые самую совершенную одежду превращали в заготовку.

Дэнуц тряхнул головой.

- Нет, мама! Зато старые штаны здорово резали! - упрекнул он ее задним числом.

- Носи на здоровье! А пока сними пижаму.

- Мама, позволь мне сегодня остаться в пижаме... У меня ноги зябнут.

- Хорошо, Дэнуц. Раз тебе хочется!

Госпожа Деляну быстро вышла из комнаты. У нее было тяжело на душе от одного вида белой фланелевой пижамы.

- Ольгуца!

- Что?

- Ты у меня оставила патроны.

- Ничего. Давай их сюда.

Моника подошла к окну, украдкой вытирая глаза, как будто голос Дэнуца, доносившийся через закрытую дверь, мог ее увидеть.

Дэнуц помедлил, прежде чем войти. Ему все время хотелось смеяться. Сделав серьезное лицо, он вошел и протянул Ольгуце ящичек с патронами.

- А что, если бы мама увидела? К счастью, я его спрятал!

- Зря хвастаешься! Маме вовсе не нужны патроны!.. Ну и как тебе в длинных штанах?

- Хм!

- Вечером я их тоже примерю.

- Ты-ы?! - изумился Дэнуц.

- Я. Чему ты удивляешься?

- ...Девочки не носят брюки!

- А я буду носить. У меня уже есть брюки для верховой езды.

- Почему бы тебе не надеть кимоно? - предложила Моника.

- Потому что мне хочется носить брюки!

- Ты кончила стрелять ворон? - попытался отвлечь ее Дэнуц.

- Да... Не хочу пугать маму.

- Чем же нам заняться? - недоумевал Дэнуц.

- Знаете что? Вам холодно?

- Да, - в один голос ответили Моника и Дэнуц.

- Хотите погреться у огня?

- У какого огня? - удивился Дэнуц.

- Это не твое дело! Хочешь или нет?

- Хочу.

- Тогда ступайте за мной... Только тихо, чтобы никто не услышал!

Крадучись, неслышным шагом язычников, которые стремятся к своим низвергнутым божествам, Моника и Дэнуц, гуськом, шли следом за своим провожатым, обутым в домашние туфли.

Они позабыли обо всех огорчениях и неприятностях этого хмурого осеннего дня.

Дэнуц был в приподнятом настроении, потому что обновил свою пижаму и потому что вместе с Ольгуцей собирался совершить очередную проделку.

Моника радостно улыбалась, потому что была вместе с Дэнуцем.

Улыбалась и Ольгуца, потому что таинственный огонь, к которому она вела их, был всего-навсего очагом в кухне.

* * *

С приходом детей кухонная плита совершенно преобразилась. Там, где раньше стояли задумчивые горшки всех размеров - они были сдвинуты в глубь плиты, - теперь весело потрескивали кукурузные зерна. На краю плиты под неусыпным надзором старой кухарки пеклись три гигантских яблока, словно троица угрюмых второгодников под присмотром строгой учительницы и под насмешливыми взглядами младших коллег.

У горящей печки, на трех низеньких скамейках, сидели румяные от жары дети и грызли воздушную кукурузу.

- Ыы! Накажи тебя Господи! Сейчас!.. - крикнула кухарка нетерпеливому горшку, который кипел, с шумом подбрасывая крышку.

Все трое дружно засмеялись.

Кухарка непрерывно ссорилась с горшками, кастрюлями и мухами. Так что, доведись кому-нибудь сидеть рядом в соседней комнате, он мог бы подумать, что кухня полна людей, которых все время ругает строгая матрона с мужским голосом. И, действительно, кухарка была полновластной хозяйкой всего, что находилось в кухне. Хозяйкой усердной и проворной, как лето в саду. И очень толстой! Такой толстой, что была похожа на неестественно поднявшийся в просторной печи кулич.

Косясь краешком глаза на яблоки, кухарка приоткрыла дверцу духовки, заглянула туда и тут же захлопнула дверцу.

Из духовки повеяло ароматным теплом.

- Пахнет медовой коврижкой! - смеясь, воскликнула Ольгуца.

- Были бы едоки! - вздохнула кухарка, переворачивая яблоки.

Яблоки старели на глазах. Их нежная кожа темнела и покрывалась морщинами. Они украдкой вздыхали и сонно слезились. А их аромат делался все более крепким и по-летнему пьянящим.

Ольгуца сидела посредине, прямо против огня, который окутывал ее лицо золотистой дымкой; Моника и Дэнуц сидели справа и слева от нее.

На полу, у печки, мурлыкало и нежилось в тепле пушистое и гибкое кошачье племя. В некотором отдалении спал Али - само благоразумие и достоинство. Почти все мухи уснули. И все-таки их было достаточно, чтобы не давать покоя псу. Чуткие уши Али то и дело вздрагивали, отгоняя мух.