Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Что же касается флорентийской торговли, то при Козимо она из нищей и разоренной сделалась успешной и богатой: взойдя на престол, он не застал во Флоренции, во времена Карла VIII изобиловавшей рынками, фабриками и мануфактурами, ни стекольных фабрик, ни свечных мануфактур, а вступив в брак с Элеонорой Толедской, был вынужден выписать из Неаполя все столовое серебро, необходимое для домашнего обзаведения, ибо на родине Бенвенуто Челлини отсутствовали мастера-литейщики и художники-чеканщики! Более того, мастерство шерстоткачества, с давних времен служившее источником флорентийских богатств, опустилось так низко, что в те же годы, когда недоставало решительно всего, в городе было лишь шестьдесят три торговых дома, занимавшихся этим ремеслом, тогда как в 1551 году, то есть спустя десять лет, их насчитывалось уже сто тридцать шесть.

Наконец, несмотря на суровые законы, обнародованные в начале его царствования, Козимо, умирая, оставил народ преданным роду Медичи сильнее, быть может, чем когда-либо прежде, ибо, во время повсеместного голода, длившегося с 1550 по 1551 год, он кормил на свои собственные деньги, используя сделанные им продовольственные запасы, до девяти тысяч бедняков ежедневно, причем такая щедрость не помешала ему оставить сыну шесть с половиной миллионов дукатов, то есть более тридцати миллионов франков, как в золотых и серебряных слитках, так и в пиастрах и флоринах.

Итак, машина государственного управления была налажена и заведена на многие годы вперед, и Франческо, взошедшему на престол, оставалось заниматься лишь удовольствиями и любовными похождениями; и потому, если не брать в расчет любовницу его отца, Камиллу Мартелли, по его приказу подвергнутую заточению; его сноху Элеонору Толедскую, при его подстрекательстве убитую мужем; его сестру Изабеллу, при его попустительстве удушенную, и Джиролами, по его приказу заколотого во Франции отравленным кинжалом, царствование его протекало достаточно спокойно. Неожиданное событие превратило его историю в длинный роман.

Однажды, когда Франческо верхом на лошади проезжал по площади Сан Марко, к его ногам упал цветок; он поднял глаза и за приоткрытыми решетчатыми ставнями увидел белокурую головку и свежее личико девушки лет семнадцати или восемнадцати; девушка тотчас же отпрянула от окна, но и этого короткого мгновения оказалось достаточно, чтобы принц успел поразиться ее красоте.

Самому Франческо было тогда лишь двадцать два года, и, пребывая в возрасте внезапных влюбленностей и романтических страстей, он не хотел думать, что этот цветок упал к его ногам случайно; принц был красив и, как легко представить себе, изрядно избалован придворными дамами, а потому он решил, что имеет дело с любовным авансом, и пообещал себе воспользоваться им, если та, что сама шагнула ему навстречу, окажется достойна его внимания.

На другой день, в тот же час, принц вновь проезжал по той же площади; на сей раз решетчатые ставни были закрыты, однако ему почудилось, будто сквозь них сверкали прекрасные черные глаза девушки.

Он появлялся там еще несколько дней подряд, но каждый раз ставни оставались закрытыми. И тогда, позвав одного из своих слуг, Франческо приказал ему навести справки о людях, живущих в доме на площади Сан Марко, а как только это станет известно, сообщить ему, что они собой представляют. Слуга исполнил полученное поручение и, возвратившись, рассказал принцу, что в указанном доме живут пожилые супруги Бонавентури, не так давно приютившие у себя юношу и девушку; однако никто не знает, как зовут этих молодых людей и брат и сестра они или муж и жена. Франческо понял, что из слуги ничего больше вытянуть не удастся, и решил обратиться к кому-нибудь похитрее.

Ему не надо было долго искать того, в ком он нуждался: такой человек находился в его окружении; это был знатный синьор, наполовину испанец, наполовину неаполитанец, родившийся в Терра ди Лаворо, в арагонской семье, и звавшийся Фабио Аррацола, маркиз ди Мондрагоне. Принц вызвал маркиза, сказал ему, что уже целую неделю изнемогает от любви, что та, в кого он влюблен, живет на площади Сан Марко, в таком-то небольшом доме, и добавил, что желает во что бы то ни стало встретиться с этой женщиной. Мондрагоне попросил у него две недели; принц было заспорил, но маркиз ответил, что не возьмет на себя эту миссию, если ему не предоставят означенный срок, ибо, по его мнению, справиться с ней быстрее невозможно. Франческо привык уступать Мондрагоне, своему бывшему воспитателю, и потому согласился подождать две недели, дав обещание не предпринимать до истечения этого срока никаких попыток увидеться с прекрасной незнакомкой.

Пребывая в глубокой задумчивости, Мондрагоне возвратился в свой прекрасный дворец, построенный ему Амманати, рассказал жене о разговоре с молодым принцем и, дав ей понять, какую выгоду и какие милости они смогут извлечь из подобной интриги, велел ей проникнуть в дом на площади Сан Марко и свести знакомство со старухой Бонавентури.