– Видал, как Тих Крама не конференции обул? То-то. Может, и не очень красиво получилось, но Крам сам подставился. А там и без снимка, по одной клинике ясно было, что к чему. В рентген ему тяжело уже самому сбегать… Сапожник!
Ломоносов презрительно фыркнул и добавил извиняющеся:
– А мне и правда не по себе чего-то сегодня. Давление, сука, под двести систолическое. Хорошо, что сегодня операций нет. Уставать я стал быстро… Пошли, пора.
(Советская пресса, октябрь 1986 года)
Заведующий кафедрой Госпитальной хирургии
делал обходы раз в неделю, по средам. Это было серьёзным мероприятием, если не событием. Несмотря на то, что в каждом хирургическом отделении имелся свой зав, как правило, очень квалифицированный врач, имелся куратор из сотрудников кафедры, да и свои доктора были опытными и много знающими, появление Член-корреспондента в окружении многочисленной свиты тут же затмевало всех рядовых. Ярким солнцем вспыхивала тогда наука, мощно заливая своим светом всё и всех, имеющих отношение к отделению, высвечивая все уголки и не оставляя неясностей. Обычно к профессорскому обходу отбирались самые сложные и упорные случаи. Те больные, с которыми уже никто не знал, что делать, на которых было уже перепробовано всё, ждали своей участи.Приход Тихомирова мог многое изменить. Он умел взглянуть на проблему с неожиданной точки зрения, по иному расставить сиптомы, сгруппировать их так, что вдруг вырисовывался совсем другой диагноз, требующий менять всю тактику лечения. По клинике уже несколько лет ходила легенда о том, как Всеволод Викентьевич поставил диагноз «рожа».
Речь шла о запущенном больном, ветеране войны, глубоком старике, который лежал в 1-й хирургии уже месяц. Его перевели из терапии, в которой старик отлежал тоже не меньше месяца. Его ничего не беспокоило, кроме высокой температуры. Каждый вечер его «знобило», и столбик термометра подскакивал до отметки 41 градус. Утром температура падала. Анализы крови подтверждали наличие воспалительной реакции всей внутренней среды организма. Оставалось найти очаг – источник лихорадки, установить диагноз и назначить лечение. Сам больной особых жалоб не предъявлял, кроме тех, что его «знобит» вечерами.
Анамнез, то есть медицинская история его жизни, интереса не представляла и ключа к разгадке не давала – из раскулаченных, воевал за Родину с 41-го до 45-го, войну начал под Тернополем, отступал до Волги, потом наступал обратно и закончил в Вене, был дважды контужен и имел одно лёгкое касательное ранение. С тех пор в лечебные учреждения не обращался.
В Клинике внутренних болезней испробовали весь научно-диагностический потенциал, ища причину «лихорадки неясного генеза». Старому солдату провели все исследования, начиная от рентгенографии лёгких и заканчивая радиоизотопным сканированием селезёнки и печени. Вся к… ская профессура ломала голову над этим casus extraordinaris. Были приглашены инфекционист, пульмонолог, кардиолог, фтизиатр, онколог и ещё несколько узких и редких специалистов, не ниже доктора наук.
Назначено было и лечение ex juvantibus (симптоматическое), с применением нестероидных противовоспалительных средств. Лечение обнаруживало эфемерный эффект – температура вечерами падала не до 41◦ С, а всего до 38, но не ниже, и показывала фигу всему медицинскому миру. Пробовались самые изощрённые и редкие диагнозы типа «актиномикоз» и «бруцеллёз», но и в их прокрустово ложе дурацкий старикан не «укладывался». Отчаявшись побороть «лихорадку неясного генеза», к…ская терапия капитулировала, выбросила белый флаг и перевела ВВОВа в хирургическую клинику. Больше некуда было.
Хирургия традиционно считалась презираемой (не специальность, а ремесло) отраслью медицины- что-то сродни средневековой цирюльне и «отворению крови». Но все «неясные случаи», о которые обломала зубы благородная терапия, попадали к хирургам. Это было как бы преддверием мертвецкой и позволяло спровадить «персистирующего» на тот свет со всем надлежащим протоколом.