Медовые дни

– Мне тоже нужна женщина, чтоб делать с ней детей. Хватит, нагулялся. Хочу создать семью.

– Но вы меня совсем не знаете. Я могу при всех ляпнуть что-нибудь такое, и вам будет за меня стыдно.

– Тогда напишем в контракте, что вам разрешается «ляпать» только дома.

– В контракте? В каком еще контракте?

– В брачном. Если вы не против, завтра я пришлю вам его с курьером. Почитайте. Если что-то смутит, обсудим и найдем более подходящую формулировку.

– Вы шутите? – засмеялась она.

У него на лице не дрогнул ни один мускул.

– Ни в малейшей степени. Мы проживем вместе много лет, и у нас будет четверо детей. Поэтому о некоторых вещах стоит договориться заранее. Если вы не против.

«Этот человек никогда не всколыхнет мне душу так, как Мошик, – подумала она. – Но и не испугается, как Мошик, когда я забеременею».

* * *

Стук в дверь повторился, уже громче и настойчивее.

– Одну минуту! – крикнул Бен-Цук, вылезая из воды. – Одну минуту! – Он торопливо оделся.

Его предупредили, что банщица лишь недавно обратилась к религии. Банщицы со стажем работать в Сибири отказывались: далеко, автобусы ходят редко, да и праведник, явившийся Йермиягу Ицхаки во сне, сетовал, что ему не нравится местоположение миквы. Пришлось пригласить новенькую, без опыта. Не идеал, но, как говорится, лучше меньше, чем ничего.

Как был, с мокрыми волосами и влажным под одеждой телом, он открыл дверь.

На пороге стояла банщица. В повязанном на голове платке, как принято у неофиток, и длинной юбке. Несмотря на морщинки вокруг рта – следы беспощадного времени, он мгновенно ее узнал.

* * *

– Я хочу поговорить с вами наедине, – сказал Наим. – Если можно.

– Можно, – кивнул старший следователь и повернулся к коллегам: – Освободите помещение.

– Но…

– Никаких «но»! Всем выйти.

Наим и следователь остались одни. На протяжении последних недель Наиму без конца угрожали: «Не расколешься, вызовем начальника. Его все боятся. Смотри, пожалеешь».

Узнав, что он проводит время, изучая определитель птиц, они затянули окно в его камере, из которого был виден кусочек неба, брезентом. Надеялись его этим сломать.

– Послушай, Наим, – на удивление ласково сказал следователь, – больше так продолжаться не может. Ты должен решить. Или ты во всем признаешься, или мы заставим тебя признаться.

– Но я ничего не сделал!

– Вот в этом и есть твоя ошибка. Ты рассуждаешь о том, что сделал и чего не делал.

– А о чем я должен рассуждать?

– О том, как отсюда выбраться.

– Что вы имеете в виду?

Он прекрасно понял, что тот имеет в виду, но нарочно тянул, пытаясь сообразить, откуда он знает этого человека. Едва войдя в кабинет, Наим сразу вспомнил, что уже где-то видел эту отутюженную форму, этот накрахмаленный воротничок и эту лысину. Но где? Может, следователь живет в одном из близлежащих поселков и Наим делал ему пристройку к дому? Или тот в сезон миграции птиц приезжал с семейством на озеро-в-котором-нет-воды?

Старший следователь встал и, расхаживая по кабинету, принялся объяснять Наиму, как изменится к нему отношение, если он сдаст своих кураторов. И тут Наима осенило.

Следователь на одну-единственную секунду повернулся к нему в профиль, и Наим мгновенно вспомнил тот день, когда в свой обеденный перерыв наблюдал в бинокль за парой серых журавлей, взлетевших с военной антенны. Он тогда заметил спрятанный за оливковым деревом «пежо». И видел, что происходило в его салоне.

– Ну, что скажешь, Наим? – спросил следователь, став у Наима за спиной и дыша ему в затылок. – Как тебе мое предложение?

– Скажу, что вы совершаете ошибку.

– Я? Ошибку?

– Вы, господин следователь, задаете себе один вопрос: «Что мне известно про Наима?» А вам надо бы поинтересоваться совсем другим: «Что Наиму известно обо мне?»

3

«Здравствуйте, дорогие друзья». Так сдержанно, даже без восклицательного знака, украшавшего обращение в его предыдущих письмах, Джеремайя Мендельштрум начал свое третье послание.

Следующую строчку, подобно остановившемуся перевести дух альпинисту, он оставил пустой.

«Я очень обрадовался, узнав из вашего письма, что сооружение миквы в память о госпоже Мендельштрум идет по плану и здание будет готово к моему приезду, то есть к августу. Я очень доволен, что вы строите микву не где-нибудь, а в квартале, заселенном репатриантами из России, с целью вернуть их в лоно иудаизма. Вы делаете благое дело. Более того, это даже представляется мне символичным, так как у госпожи Мендельштрум были русские корни.