Медовые дни

Надеюсь, вы простите меня за то, что я не смог сам прочитать ваше письмо и ознакомился с его содержанием благодаря своей преподавательнице игры на кларнете, Ионе. В данный момент я прикован к постели и мне трудно напрягать глаза. Причиной тому – неприятное происшествие, случившееся со мной на последнем занятии. Я играл нежно мной любимую еврейскую мелодию, и, когда добрался до самого ритмичного пассажа, в котором звуки короче, пальцы бегают по клапанам быстрее, а душа воспаряет к потолку, как заполненный гелием воздушный шар, моя преподавательница, Иона, вдруг вскочила со стула и пустилась в пляс. Не знаю, дорогие праведники, какая картина встает перед вашим взором, когда вы читаете мое письмо, поэтому я с вашего позволения и для ясности опишу ее подробнее. В танце преподавательницы Ионы не было ничего неприличного. Она не срывала с себя одежду (даже не сняла жакет) и не распускала свой строгий пучок. Она не виляла задом, как какая-нибудь танцовщица в ночном клубе, и не скакала как вертихвостка по комнате. Она просто подняла вверх руки и стала поводить плечами, рисуя ими воображаемые круги, словно колышущаяся под ветром пальма, – роль ветра исполняла музыка моего кларнета. Глаза она держала закрытыми, как будто хотела меня успокоить: мол, я танцую не для вас, а для себя. Но несмотря на это, друзья из Города праведников, моя душа – не стану отрицать – при виде столь восхитительного зрелища едва не выпорхнула из груди, а сердце… Пока Иона танцевала, оно бежало наперегонки с кларнетом.

Верх взяло сердце. Грудь у меня сдавило, и я рухнул на ковер.

Иона вызвала скорую и настояла, чтобы ей разрешили меня сопровождать. В больнице она сидела возле моей кровати и не отходила от меня ни на шаг. Потом приехали мои дети.

– Это еще кто? – поинтересовались они, когда она вышла из палаты.

– Моя преподавательница игры на кларнете.

– На кларнете? – ехидно переспросил старший сын. – Что-то ты не очень похож на кларнетиста.

– Вы ничего про меня не знаете! – разозлился я. – Да и откуда вам знать? Вы ко мне не приезжаете, не звоните, не беспокоитесь о моем здоровье…

– Мог бы и сам позвонить, – сказал старший сын.

– Мама всегда сама звонила, – добавил младший.

«А кто, по-вашему, напоминал ей, что надо позвонить?» – хотел сказать я, но промолчал.

Я знал, что они не поверят. Папа – плохой, мама – хорошая; папа всегда на работе, мама всегда с ними. С этим детским мифом бесполезно бороться. Их уже не переубедишь. Поздно.

– Вы хоть знаете, – сказал я, – что я пожертвовал деньги на строительство миквы в Городе праведников? В память о маме.

– В смысле в Израиле, что ли? – удивились они.

– Да, – сказал я. – И в августе я туда еду. Хочу увидеть микву собственными глазами.

– В таком состоянии ты никуда не поедешь, – отрезал старший сын.

– Тем более один, – поддержал его младший.

– Так поехали со мной, – предложил я.

(Может, хоть вы, дорогие друзья, это мне объясните? Почему наши близкие расстраивают нас куда чаще, чем чужие люди? И почему мы готовы это терпеть?)

– У меня с работой завал, – пожал плечами младший сын.

– Ехать на Ближний Восток опасно, – проворчал старший. – Ты что, телевизор не смотришь?

Когда они ушли, вернулась Иона.

– С вами поеду я, – сказала она. – Если, конечно, вы будете хорошо себя чувствовать.

Я поставил тарелку с остатками ужина на тумбочку. Каждые несколько секунд с монитора кардиографа раздавался писк. За стенкой какой-то пациент кричал от боли. Из торгового центра, расположенного на первом этаже больницы, слышалась музыка, предваряющая очередное объявление. «Когда эта женщина рядом, – подумал я, – все становится музыкой».

– Я буду счастлив, – сказал я и взял ее за руку.

– Только давайте сразу договоримся, – серьезно произнесла она и высвободила свою руку.

– О чем? – испугался я.

– Больше я при вас танцевать не буду, – улыбнулась она. – Ни за что и никогда!

На том и порешили. Я купил два билета на самолет. На август. Вылет – тринадцатого, в Святую землю прибываем четырнадцатого. Будем крайне признательны, если в аэропорту нас встретит кто-нибудь из мэрии. Окажите любезность, пусть этот человек, если он придет, напишет на картонке не только мое имя, но и имя Ионы (ее фамилия – Авиэзер). Также вы очень нас обяжете, если забронируете нам два отдельных номера в лучшей гостинице города, желательно соседние. Полагаю, что в микву мы, с Божьей помощью, отправимся на следующий день и тогда же в соответствии с вашим любезным предложением прикрепим к стене табличку с именем моей покойной супруги. Табличка, насколько я понял, уже готова».

* * *