Я утыкалась носом в спину Мая и с наслаждением вдыхала его запах, который, казалось, знала всегда. Вместе со Стасом я всегда спала в ночной сорочке или в пижаме, с Маем же мне хотелось оставаться обнаженной. Это было ново и очень эротично. Поворачиваясь во сне, Май обнимал меня, притягивал к себе и словно обволакивал своим телом. Я замирала от восторга, чувствуя себя защищенной и нужной. Стас никогда не обнимал меня ночью. После ежевечернего интима мы обычно одевались и укрывались разными одеялами, будто отгораживаясь друг от друга. С Маем же все было не так.
Забылась я под утро и проснулась от поцелуя Мая.
– Мне надо на работу, – сказал он. – А ты можешь еще поспать.
Сон у меня тут же пропал. Так приятно было чувствовать мужские объятия. Объятия Мая. Я не могла не признаться:
– Я люблю тебя…
Он закрыл мне рот поцелуем, а потом сказал:
– Не торопись с признаниями, Галя…
– Я люблю тебя, – повторила я.
Он решил сменить тему:
– Я храпел ночью?
– Храпел…
– Как трактор?
– Нет!
– А как кто?
– Как циркулярная пила!
– Не может быть…
– Тогда – как две циркулярные пилы!
– Понял… Я не давал тебе спать… – виновато проговорил он.
Я обняла его за шею так крепко, чтобы и он почувствовал меня всю, и прошептала:
– Даже если бы ты храпел как четыре пилы и шесть тракторов разом, я все равно была бы счастлива от того, что ты рядом.
Он хотел возразить, но я не позволила ему этого сделать, опять увлекая за собой в чувственный омут. В результате Май не успел позавтракать, и мне пришлось спешно запаковывать ему оладьи, чтобы он смог перекусить ими на работе.
– Увидимся вечером, – сказал он мне на прощание, и я поняла, что потомок князей Лазовитых не собирается от меня избавляться в ближайшее время. Я так обрадовалась этому, что принялась прыгать по комнате и кружиться, а потом в изнеможении рухнула на постель, прижалась носом к подушке Мая и долго вдыхала его запах.
И потекли дни, наполненные Маем и заботой о нем. Целыми днями я чистила и скребла его квартиру. Кухня, обитая пластиком, мебель, плита и холодильник были так заляпаны пятнами! Мне пришлось купить самую ядовитую дезинфицирующую жидкость и приводить все в порядок. Когда я вынула из стиральной машины тот самый асфальтового цвета тюль, он не только не побелел, но и расползся в клочья прямо у меня в руках. Однако я не огорчилась, а обрадовалась. Я отправилась в магазин тканей и к бежевому пластику стен купила шоколадного цвета шелковые шторы и плотный тюль цвета ванили. Кухня настолько преобразилась, что Май застыл в дверях, разглядывая ее. Я думала, что он обрадуется, но его реакция оказалась до странности непредсказуемой. Он потемнел лицом и жестко сказал:
– Никогда больше этого не делай!
– Чего именно? – удивилась я.
– Ну… этого… Преобразований не надо… – И он показал рукой на шторы и тюль, цвет которого мне казался особенно удачным.
– Тебе не нравится? – не могла не спросить я.
– Дело не в этом…
– А в чем?
– Не в этом, – повторил он и ушел из кухни.
Совершенно обескураженная, я немного посидела на табурете возле новых штор, а потом прошла за Маем в комнату. Он застыл на диване, покрывало которого тоже уже было выстирано и потому казалось новым.
– Что случилось? – опять спросила я.
– Ничего. Просто не надо… распоряжаться…
– Ты боишься, что я теперь вцеплюсь в эти занавески и ты меня отсюда вообще никогда не выкуришь?
Май молчал, и я вынуждена была снова спросить:
– Я же обещала, что уйду сразу, как только ты этого захочешь. Мне уйти прямо сейчас?
Он все так же молчал. Изо всех сил стараясь не расплакаться от унижения, я бросилась в кухню и, подбежав к окну, дернула за шторы. Я собиралась разодрать тюль и шторы на части, но вместо этого сорвала карниз. На шум из комнаты прибежал Май и замер на пороге кухни. Я обошла его как неживой предмет, покидала в сумку свои немногочисленные вещи и направилась к выходу из квартиры. В голове гудело, в висках стучало, а губы сами собой кривились в злой усмешке. И, собственно, чего бы им кривиться? Этот человек ничем мне не обязан. Я сама навязалась. Он всячески пытался объяснить, что ничего не может для меня сделать, я же упорствовала. А какой мужчина станет отказываться от женщины, если она сама ему настойчиво и беззастенчиво предлагает себя? Никакой! Вот он и не отказался. Я уже открыла входную дверь, когда Май схватил меня за плечи, притянул к себе и прошептал на ухо:
– Прости.
– Конечно, – выдавила я и снова рванулась к выходу.
– Не надо… Давай забудем…
Мне бы вырваться и бежать от него домой, но я не смогла. Я уже любила его настолько сильно, что могла бы простить и более серьезные прегрешения, но не удержалась, чтобы не сказать:
– Князю – князево, холопке – холопово?
– Все не так… Не накручивай себя! Забудем? Мир?