Медовый траур

Этот Мальборн своими изматывающими сеансами четверть века спустя взорвал все в голове у этого Венсана. Пятнадцать первых лет жизни, пятнадцать лет радостей и горестей, забвения и лжи в долю мгновения вырвались наружу. Плотина разрушена – и теперь Венсан мстит, жестоко и кроваво раздирает зарубцевавшиеся раны своего прошлого. Гипнотизер прав. Этот список имен на репродукции «Потопа» отсылает к его детству.

Чтобы добраться до убийцы, необходимо идти к истокам. Вернуться на двадцать пять лет назад. Туда, где все началось… Гренобль… Леклерк отпустил меня в столицу Альп и предоставил там полную свободу действий.

Мне необходимо было пройти по городу, ощупать ногами его улицы, побывать в региональной больнице, потом – в психиатрической клинике Тиссеранов.

Я хотел своими глазами увидеть палату, где он лежал в коме, поговорить с врачами, работавшими в то время. Дополнить имя Венсана его фамилией.

…И увидеть лица людей из списка. Пятьдесят два человека. Венсан заново проживал свое детство. Ключ находился там.

Дорога предстояла долгая, и, вернувшись домой, я сразу стал собираться. Рубашки, белье, туалетные принадлежности…

Я горел от возбуждения и жгучей ненависти к незнакомцу, которого преследовал, к человеку, отыскавшему способ отомстить за украденные у него годы жизни, встав на путь убийства.

– Куда это ты намылился, дядя? В отпуск?

Вилли, с его вечным чинариком во рту, плюхнулся в мое кресло. Он так и не переоделся, на нем была все та же пижама в дурацкий голубой горошек на черном фоне.

– Ты очень вовремя, – ответил я, запихивая в сумку печенье, три банана и таблетки хлорохина. – Я сейчас дам тебе номер телефона коллеги и номер своего мобильника. Если увидишь девчонку, тут же звони нам. А потом постарайся удержать ее до тех пор, пока не приедет мой напарник.

Вилли почмокал толстыми губами:

– Еще чего! Я из-за этого могу влипнуть по-крупному! А если она заорет? Я, знаешь ли, мирный человек!

– Ладно, тогда хотя бы выследи ее. Мне надо знать, где она живет. Я могу на тебя рассчитывать? Это очень важно.

Растаман потряс головой, косички запрыгали.

– Сам понимаешь, я с тобой, дядя. Моя бабушка очень тебя любила. И я тоже люблю…

– Перестань, а то разревусь…

Он показал безупречные зубы.

– Когда вернешься-то?

– Скорее всего, завтра вечером, самое позднее – послезавтра…

Я спустился в подвал, положил сумку в багажник, снова поднялся на третий этаж, сварил очень крепкий кофе и перелил его в термос.

Вытолкав Вилли за дверь – он милый, этот Вилли, но долго с ним быть утомительно – и закрыв ее, я порадовался большой победе над собой: руки у меня дрожали меньше и, по крайней мере прямо сейчас, не хотелось закинуться таблетками. Не значит ли это, что мне стало лучше?

Прямое, как стрела, шоссе А6. Сверху звезды, снизу асфальт. По радио поют RHCP[26], тихонько вторя моим неотвязным мыслям, всем этим кровавым кадрам, картинам, рисункам. Расследование стремительно и безудержно, словно дикий плющ, разрасталось во мне, оттесняло слабого человека и неустанно взывало к полицейскому, обходившемуся без всяких таблеток и жаждавшему только гемоглобина…

Но тот, кто отступил в тень, все еще думал о своем изрезанном ножом ясене. Видел перед собой бело-голубые глаза Мальборна, видел, как его пересохшие губы шепчут поднявшиеся со дна мучительные фразы.

Венсан… Венсан с его носовыми кровотечениями из-за психологической травмы… С его стигматами… И сердце с правой стороны, как у девочки… Такая редкость.

Ты все время думаешь о других. А о нас ты думаешь? О своей дочери? Ты знаешь, как она страдает без тебя в этой вечной тьме?

Я сделал радио погромче, открыл оба задних окна. Воздух с паровозным ревом ворвался в салон. Голоса ненадолго затихли, потом внезапно вернулись. Единственный способ их вытерпеть – отвечать им, ничего другого мне не оставалось.

Четыре часа я мчался по шоссе, предавался черным мыслям, сгибался под грузом упреков, слушал звучавшие у меня в голове смех и пение. Моя одежда пропиталась потом и табачным дымом, в салоне застоялся запах остывшего кофе. Несколько раз я в рассеянности съезжал на полосу для аварийной остановки, но, к счастью, неровности дороги всякий раз заставляли меня встряхнуться и тем самым спасали. Наконец, за полсотни километров до Лиона, показалась площадка для отдыха. Я включил указатель поворота…

На стоянке кемпинга – фургоны, трейлеры, усталые водители, спящие рядом с ними жены, ребятишки. В детстве я обожал, когда родители останавливались на таких площадках под фантастическим звездным сводом, и душа сохранила с тех времен ощущение каникул. Как давно это было…

Выбравшись наружу, чтобы немного размяться, я услышал глухие удары по железу и еле слышный писклявый голос:

– Помогите! Помогите!

И то и другое доносилось из багажника. Из багажника моей машины.

– Какого черта, Франк! – проворчала девчонка, когда я его открыл. – Мог бы остановиться и пораньше! Я здесь чуть не задохнулась!