Медсанбат-0013

«Ну почему я не настояла? Почему не приказала ему уйти? Ведь будто чувствовала, без конца спрашивала: «А тебе не пора?» — но не оказала: «Пора. Уходи, милый». Говорят, от судьбы не уйдешь. Но почему, почему у меня такая судьба? Надо же так было случиться, что именно в эту ночь, именно на нас вышли проклятые немцы. И именно он, мой Сергей, боевой командир, майор Булат, прошедший через столько настоящих боёв, погиб так глупо».

Ей врезались в сердце слава корпусного врача, произнесенные между прочим:

— Что ж это вы?!

Как будто она специально задержала Сергея, чтобы его тут убили.

Правда, все остальные товарищи отнеслись к её горю с пониманием и сочувствием. Даже чересчур сочувствовали. Вот, кажется, только капитан Сафронов не приходил, не пытался успокоить, не расточал разных слов. И это ей было особенно дорого.

Галина Михайловна вернулась в палатку и обратила внимание на то, что ребятишки жмутся к матери и что-то шепчут ей на ухо.

— Пойдите-ка сюда, — позвала она детей.

А когда они приблизились, тихо сказала:

— Не нужно сейчас к маме подходить. Ей больно.

— Тетя доктор, а там немец, — прошептала девочка, округлив глаза.

— Ну и что?

— А он маманю убьет.

— Не беспокойся. Он сам тяжело болен.

Но не только дети — раненые беспокоились. Первым подал голос Перепелка — худенький солдатик, совсем еще мальчик. Автоматная очередь прошила его от плеча до бедра. Две пули из живота ему удалили, две — в легких — остались. Так он и лежал, ощущая в себе вражеский «гостинец».

— А почему фашист тут? — спросил он у санитара.

— Нехай, — ответил санитар.

— А ты его уничтожь, — сквозь одышку произнес Перепелка.

— Ни, — замотал головой Нехай. — Не можу.

Пленный еще не приходил в себя после наркоза, прерывисто дышал. Новая сестра Шурочка утирала салфеткой пот с его побелевшего лица.

— Приглядывай за ним, — сказала Галина Михайловна.

С момента появления немца у самой Галины Михайловны было такое ощущение, будто в палатке находится мина с часовым механизмом. Она слышит её тиканье, сознает, что мина может взорваться в любую минуту, но ничего не в силах поделать. Ни уйти, ни обезвредить её. Галина Михайловна делала вид, что все в порядке, ничего не изменилось и не произошло. А сама думала, изредка поглядывая на все еще не пришедшего в себя немца: «Он спит. Он жив. А Сергея нет. И Настеньки нет. И все мы пострадали и мучаемся из-за него, из-за фашиста. Если не из-за него, так из-за другого, подобного этому...»

Она знала, что это не просто немец, а офицер, с наградами и крестами. Значит, убивал, стрелял, уничтожал. Быть может, пули, выпущенные из его автомата или по его приказу, прошили вот этого мальчика, Перепелку. Да и все, находящиеся здесь, которые неизвестно еще, выживут или нет, все — дело его рук, от него пострадавшие. Он же убивал на нашем фронте, на нашем участке, воевал против наших частей».

Галина Михайловна с трудом сдерживалась, чтобы не показать того, что творится у нее на душе. Она, как всегда, выполняла свою работу, делала уколы, переливания крови, следила за каждым раненым, отдавала необходимые распоряжения сестре и санитарам, утешала, успокаивала, и разве что чаще выходила из палатки, будто бы подышать свежим воздухом.

— Конечно, мы не звери, — услышала она разговор Мельника с Нехаем. — Только оно... как бы это сказать, все равно как-то лихатит.

Появился неизвестный офицер в сопровождении НШ, представился Галине Михайловне, показал документ.

— Как он?

— Еще спит. Не пришел в себя после наркоза.

— С ним можно будет побеседовать?

— Думаю, что нет. Во всяком случае, первые сутки я не разрешаю.

— Даже так?

Офицер смотрел на нее из-под бровей, будто прицеливался. Галина Михайловна не отвела взгляда:

— Именно так.

— Вы что же, жалеете его?

— Нет, не жалею, но я врач, а он больной... А если вы хотите убить его, то нужно было или пристрелить сразу, или не оперировать.

Офицер пренебрег её ответом.

— Как только начнет говорить, слушайте. Записывайте каждое слово.

— Я не знаю немецкого.

Офицер круто повернулся к НШ:

— У вас есть переводчик? Тогда нужно вызвать. Идемте.

Вернувшись в палатку, Галина Михайловна почувствовала какое-то беспокойство в дальнем углу, там, где находились женщина и немец, поспешила туда.

— Что вы, Дарья Тихоновна?

— Очнулся. Квасур просит. Это по-ихнему воды, значит.

— Шурочка, — тихо позвала Галина Михайловна. — Оботрите его влажной салфеткой. Несколько капель выжмите на язык и губы.

— Так ведь пить просит, — вмешалась Дарья Тихоновна. — Квасур-то и означает это.

— Успокойтесь, Дарья Тихоновна. Пить ему нельзя. Никоим образом.

Дарья Тихоновна ничего не сказала, только поморщилась неодобрительно.

Вскоре появился интеллигентного вида лейтенант, переводчик. Он сел подле немца и почти не отлучался от него до момента эвакуации пленного в тыл.

К вечеру мать с детьми отправили в госпиталь. Молоденький солдат Перепелка не выдержал многочисленных ранений и умер тихо, как уснул.

39